Цени [Михаил Владимирович Стафеев] (fb2) читать постранично, страница - 4

Вскоре из кабины пилотов выбежала стюардесса и подбежала к своему коллеге. Они стали очень оживлённо что-то обсуждать шёпотом. Их лица не покидало крайне обеспокоенное выражение. Бабуля и Женя несколько раз молча переглянулись. Они поняли. Всё поняли… Кто-то, сидящий у одного из правых иллюминаторов громко, с ярким выражением ужаса промолвил: “Двигателя… нет!”.

Эта фраза громом ударила по салону, где до этой секунды стояла гробовая тишина, нарушали которую лишь глубокие, волнительные вздохи озабоченных пассажиров.

Самолёт стал сильно крениться вправо и подниматься вверх. Из кабины пилотов донеслись громкие, панические крики, которые то и дело перебивал писк и визг различных сигнализаций и оповещателей в кабине:

– Сашааа, тангаж держи!!

– Левее тяни, левее!!

– Газ полный! РУДы на максимум!!

– Давай, тяни, выходим, выходим, выходим!!…

– Левый крен давай!

– Спокойно, сейчас выйдем уже!

Эти крики, этот визг, эти сигнализации – всё это быстро перешло в салон. Люди слышали всё то, что происходило у пилотов и понимали – это конец. Десятки глаз, наполненных паникой и страхом, опять стали переглядываться между собой. Ребёнок в хвосте кричал всё громче и громче. Нервы сдавали. Люди начали кричать.

За несколько секунд салон из состояния мёртвой тишины перешёл в полный хаос. Всюду слышался крик и рыдания. По всему салону громко звучали молитвы всем существующим и несуществующим богам. Стюард и стюардесса безнадёжно пытались прервать весь этот громогласный хаос, но у них ничего не получалось. Их молодые, отчасти неуверенные голоса растворялись в этой каше, состоящей из мата, молитв, рыданий, и простого крика. Антонина Герасимовна с ужасом в глазах наблюдала эту картину. Из её глаз медленно потекли горячие слёзы отчаяния.

Женя, вдавившись телом в кресло, старался не паниковать, быть выше всего этого, но за его внешним спокойствием, в его сердце – всё кричало. Он не хотел этого. Он не понимал почему. Ещё несколько минут назад он жалел себя в преддверии скорой нежеланной встречи с “надоевшими” родителями, но теперь он пожертвовал бы всем чтобы ещё хотя бы раз их увидеть. Он просил небеса спасти его, дать ему ещё один шанс. Родители, которых он в последнее время не очень-то и любил, сейчас были для него лучшими людьми на свете. Он желал, он жаждал, он молил о том, чтобы ещё хотя бы раз увидеть лица матери и отца, услышать их голоса. И даже голос назойливой Ленки…

Самолёт безостановочно трясло. Время от времени он наклонялся то сильно влево, то сильно вправо. Сквозь десятки голосов и сотни различных звуков, пронзающих салон, с трудом можно было услышать непрекращающиеся крики пилотов:

– Саня, давай, ну можем ведь!

– От себя толкай, от себяяя!

Бортпроводничок и его коллега всё ещё совершали бессмысленные попытки успокоить пассажиров, однако у них не было ни единого шанса прорваться через оглушительный рёв десятков голосов. Женя всё ещё молил небеса о спасении и просил прощения за все его проступки и ошибки. В его голове пробегало всё, что он сделал в своей жизни и всё, что он ещё сделать не успел… В его сознании безостановочно возникали образы людей, которых он на самом деле так горячо любил и которых так сильно не хотел терять… Среди всей этой гущи воспоминаний и осознаний тонкой ниточкой проскользнула мысль – написать. Мама всегда хотела, чтобы Женя писал ей что с ним и как он, чтобы он всегда отчитывался. Ведь мама любила его и за него волновалась. И он напишет. Сейчас.

Женя с трудом выудил из кармана телефон и дрожащими пальцами нашёл контакт матери. Сколько всего он хотел бы ей сейчас написать! Сколько всего сказать! Сколько всего! Но он смог выдавить из себя лишь короткое, как и всегда лаконичное сообщение:

– Мама, Папа, мы падаем. Спасибо за этот отдых и за всё. Извините меня, я был не лучшим сыном. Я вас очень люблю и буду любить. До конца. И Ленку тоже… Прощайте.

Нет, Женя не помнил о том, что у телефона нет доступа ни к сотовой связи, ни к интернету. Но ему нужно было написать это родителям. Ему необходимо было что-то им сказать. Им. Сказать. Напоследок.

Антонина Герасимовна, в отличии от других людей, не кричала. Она всё так же спокойно сидела в своём кресле и лишь тихо плакала. Она понимала, что прожила долгую, интересную, и безусловно достойную жизнь. Тем не менее горькие, горячие слёзы всё текли и текли из её, окруженных тонкой паутинкой морщин глаз. Она не жалела себя, нет. Она плакала за своего сына, который, безусловно, будет разбит горем потери единственного своего родителя (но он сильный, он преодолеет это). Она плакала за свою внучку, которой было суждено родиться ровно через месяц после этой ужасной катастрофы и лицо которой Антонине Герасимовне так и не суждено было увидеть…

Секунды медленно текли. Люди, осознавая приближение