– Арк? – с усилием выговорила она, подлаживаясь под чужой язык. – В Ферраре много арок. Станешь своим. Ты уже был на улице Сводов?
Он не ответил. Нож и вилка. Разрезал, подцепил:
– Пресные блины.
– Масло все исправит, – сказала она с такой уверенностью, как будто отвечала и за масло, и за повара, и за маслобойку, которая взбивала это масло, и за корову, которая дала молоко. И в самом деле – неизгладимый солоноватый вкус украсил пресный блинчик как корона.
– Эмилия, – представилась она и щелкнула пальцами, подзывая официанта. Тот принес ей кофе, не налил из кофейника, принес в большой чашке, похожей на пиалу для бульона. – Мое лекарство, – пояснила она, замечая удивление Аркадия.
Она лечилась горьким, как сок алоэ, кофе, смешанным с кардамоном. Никто в здравом уме не стал бы пить этот напиток дьявола.
Аркадий сменил тему на ту, что была ближе к сегодня:
– Кто живет в городе?
– Поэты, художники, аптекари, рестораторы, музейщики, отельщики. Теперь ты живешь.
– Ну, я-то турист…
– Откуда ты знаешь? – улыбнулась она. Улыбнулась настоящей улыбкой, с зубами, с растянутыми до края щек алыми губами. Глаза сузились в щелки, продлились к вискам «гусиными лапками». Ресницы торчали остро и бархатно. Эмилия, будто застыла в своей улыбке. И тут же, разрушая скульптуру тела, потянулась к чашке, подхватила ее со стола обеими руками, как святой взял бы череп еретика, чтобы в последний раз заклясть его, наставить не при жизни, так хоть после смерти.
***
Аркадий гулял по улицам древнего города, дворцы западали в душу. Он дышал самыми верхушками легких. И был уверен – прерван процесс старения. Окисление перечеркнуто двумя жирными линиями. Клетки благодарно вздыхают. А свободные радикалы лопаются, как мыльные пузыри.
Реторты, колбы и перегонные алхимические кубы в витринах аптек разлетелись в куски, когда он увидел ее. Она сидела на площади, прислонившись к позорному столбу, заведя за него руки, ноги скрещены, как у старика-турка, тощие, серые от пыли, лодыжки. Сделала вид, что не видит его. Он прошел мимо, уловив ее запах: пота, фиалковой воды и лавандовых подушек. Не мог дождаться, когда увидит ее за ужином. Она не пришла. И фирменный макаронный пирог с тыквой показался ему пресным, как утренние блины, только на этот раз его не спасло даже масло.
В номере он погладил чудовище-стол рукой. Раз, другой. Сел, поставил локти на полированную столешницу. Вот так, никакого пиетета. На бланке отеля написал: «Я встретил ее в гостинице. Девушка в бело-розовых носках-овечках…». И подумал: «Кем я, черт побери, себя возомнил?» – смял лист и бросил в мусорную корзину. Забрался в душевую кабину, на дверцах которой была наклеена пленка из средневековых кирпичей. Пропарил кости. Хоть в окно вливалась теплая вечерняя влажность, не закрыл ни окон, ни ставень. «Не беда, не озябну», – решил, вспенивая мыльный цветок, то ли гвоздика, то ли хризантема. Вытерся одним полотенцем, обкрутился другим, и еще осталось для лица и еще размером чуть больше. Не скупятся они на полотенца. Интересно, меняют, как положено? Или раз в неделю? Он не позволит себя дурить, чуть что скандал закатит, будь здоров. А то думают себе, гости мол, медведи сиволапые, зачем им свежие полотенца?
– А что он здесь забыл? – отчетливо спросили из одного угла.
– Он здесь впервые, – ответили из другого.
– Что же он ищет?
– Может быть, вдохновение?
– Вдохновение в шкафу между пиджаком и брюками висит, – голоса стихли.
Он оглядывался, дрожал, завернутый в полотенце. Но в мирно открытые ставни влетал седеющий вечер. В коридоре послышались шаги и голос, схожий с тем, что прозвучал из угла первым, грубо спросил снова, зачем-то по-французски:
– Паулина, дрянь этакая, где ты ходишь?
Невидимая Паулина не ответила, но он сразу успокоился. А на секунду было подумал, правы те, кто предупреждал его о голосах. Все чушь и муть, и нервы ни к черту, расшатаны, как игла в старом проигрывателе.
Смеясь над собой, почесывая голову, он открыл шкаф. Пиджак, брюки, нет между ними никакого вдохновения. И как оно должно выглядеть, вдохновение? Кусок газового шарфа? Рулон полотна? Шляпа в дырках? И что с ним делать, если бы оно и впрямь оказалось в шкафу. Нужно ли оно ему? А он ему?
Вдохновение – бесполое создание, бескрылый гений, рожденный от непорочного зачатия матерью-девственницей. Но после его рождения уже никто не верил в то, что она девственницей и осталась. «Ребенок прошел по твоим путям», – кричали ей в лицо. «Он разорвал тебя изнутри». «Почему ты не могла столь же непорочно родить: без боли, без криков, без разрывов?» «Тебя же теперь шить-не-перешить», – возмущался доктор в белой маске, с белыми, по локоть в муке, руками. «Вот так скрываемся от докторов, тянем до последней минуты. Надеемся, что
Последние комментарии
19 минут 37 секунд назад
18 часов 12 минут назад
19 часов 42 минут назад
20 часов 37 минут назад
1 день 18 часов назад
1 день 19 часов назад