Туманный день [Алексей Николаевич Толстой] (fb2) читать постранично, страница - 2

один музыкант прижиться хотел; да выдумал ни свет ни заря играть на корнет-а-пистоне. А у меня сестра-с.

Фалалей говорил очень быстро, вскидывая волосы и хлопая по коленке не только себя, но и Прошку.

— У меня сестра-с, шитьем занимается на балерину Першинскую, — иных заказов и не берет: балерине еженедельно вечернее платье надобно и каждый день новые юбки-с; как придет примерять, я ее и вижу в натуре-с, и, знаете, больше через это страдаю. Они в императорском театре играют; а я только мелкий чиновник, и даже совсем без чинов, занят до шести, а после шести что прикажете делать? В особенности по праздникам. Так я в остальное время жильцов своих развлекаю и через это сам весьма веселюсь.

Фалалей поднял обе коленки и, закатившись смехом, проговорил:

— Рядом с вами Валерьян Семиразов живет — литератор. Да нет, лучше я его самолично представлю.

И Фалалей убежал, шаркая ногами. Прошка стал потягиваться и кряхтеть, думая, как приятно будет жить в этом тепле с таким добряком Фалалеем… Представить только — какую благодать можно найти в туманном Петербурге!

— Сбор друзей! — закричал Фалалей, втаскивая за руку Семиразова. На этом еще молодом человеке от худобы болтался коричневый, в клеточку, сюртук, спереди срезанный. — Знакомьтесь. И знаете что? На радостях слетаем-ка в кабачишко…

— Здравствуйте, — проговорил Семиразов, гнусавя. — Извините, что он меня притащил; вам, быть может, неприятно видеть меня? — Криво усмехнувшись, он заложил руку за борт и попятился.

— Что вы, — забормотал Прошка, — я ужасно рад и вообще доволен. — Он поглядел на Фалалея и вдруг радостно хлопнул его по спине: — Ей богу выпьем, а?!

Но Фалалей, вместо радости, как-то очень странно, пристально поглядел на Прошку и проговорил:

— Это я припомню.

— Ладно вам, — молвил Семиразов уныло, — спина не отвалится.

Но прошло довольно времени, пока восстановилась прежняя веселость. Наконец Прошка надвинул на уши студенческий картуз и кинулся к двери: — Вы меня подождите, я за единый дух в клинику за чемоданом слетаю. — Побежал по коридору и запутался в дверях. Но здесь случилось приключение, которое и затемнило сознание его до самого конца.

3

В коридор выходило много дверей; одна из них была полуоткрыта; думая, что она-то и ведет в прихожую, Прошка распахнул ее совсем и остановился, от удивления вытянув шею.

Перед ним была небольшая и затхлая комната; под потолком в ней горела лампа, освещая две странные фигуры, неподвижно сидевшие у стола, они держали в руках по стакану. В одной из фигур, которая сморщилась, как бы готовясь чихнуть, узнал Прошка Семиразова; другой же был Фалалей. Закинув голову, он смеялся; но движений не было, звуков не было слышно, будто все застыло.

Ничего не понимая, Прошка зажмурился, а его в это время схватили за плечи, вытащили в коридор, хлопнули дверью, и голос Фалалея над ухом прошипел:

— Что вы за нахал такой, в самом деле… Говорю вам, что я это припомню…

Молча высвободился Прошка из его рук, поспешно ушел на лестницу и, уже на дворе, набрал полный рот желтого туману, закашлялся, пробормотал:

— Вот неприятность.

Действительно, все, чего не понимал Прошка, казалось ему неприятным и враждебным. Читая, например, современные стихи, чувствовал он неудобство и сердился, словно автор водил его, завязав глаза, по улице, где лягались лошади.

Но книгу стихов бросить можно под стол, а от Фалалея и Семиразова так просто не отделаешься. «Нет, это, видимо — ловкачи…»

Прошка сел на извозчика и, согнувшись, стал думать: зачем это его путают и морочат, когда и так все вообще запутано и заморочено. Никогда, например, не догадаться, куда это бежит толстый офицер, гремя саблей, или что означает на вывеске слово: «Пеклие»; извозчики, вертлявые дамы, зеленые дураки с афишами на палках — все это плывет мимо глаз, и не успеешь ни понять ничего, ни разглядеть, словно весь туманный город обман, все собрались дурачить Прошку, туманить и без того некрепкую его голову… Совсем было не то в деревне, в снежной степи, где понятен каждый куст, и если бежит собака — значит — по известному делу…

«Может быть, там, в коридоре, показалось только… — подумал Прошка. — Надо бы еще недельку полежать в клинике». — Он поднял голову, желая увидеть хоть просвет во мгле, но вверху летел матовыми облаками все тот же душный, желтый туман.

4

В клинику Прошка попал после конкурсных экзаменов, перед которыми три месяца работал день и ночь, с пятнадцатью такими же, как сам он, птенцами из провинции.

По ночам, чтобы не заснуть, нюхали они все нашатырный спирт, вывихивали мозги над задачами Шмулевича, и только два часа на дню отдыхали, играя в чушки, или купались в Финском заливе.

Там, на берегу залива, Прошка увидел удивительную девушку. Она была в купальной коротенькой юбочке, красный ее чепчик походил на мухомор; притворив будку, она, смеясь и щурясь на солнце, повисшее над косогором, пошла, весело расплескивая воду, по