Надежда умирает последней! [Ольга Дмитриевна Свиридова Fantagoro] (fb2) читать постранично, страница - 2

нервничать начал, когда почти до конца списка дошел и все никак. И перед Янкой, соседкой, красовалась запись: «Я должен бабла». Что-то уж и не помню, кому это я там должен, походу, записал, чтобы не отвечать. По инерции набрал и этот номер.

— Алло! — после первого же гудка ответил дрожащий тихий голос девушки.

— Эм… — даже растерялся я. — Алле?

— Петя? — уточнил голос.

Я нахмурился. Кто же это? Никак не мог вспомнить. А кто хочет помнить тех, кому денег должен?

— Мммм… Дааа… — осторожно согласился я.

— Петенька! Что-то странное творится! Из квартиры все пропали! И родители, и бабушка! Соседи не откликаются…

— Слушай, а ты кто? — не нашел ничего умнее, чем спросить, я.

— Ну, как же… Смородина, из параллельной…

Конечно! Кто еще может сам себя прозвищем называть! Смородина. Потому что лицо вечно кислое. Тощая невзрачная блондинка в круглых очках с толстыми стеклами. Мне ее даже жалко иногда. Она все время всем пирожки своего приготовления предлагала. Все ржали и отказывались. А я взял как-то. Вкусный пирожок с яблоком был…

И тыщу хотел ей вернуть, но из головы вылетело.

— Точно! Смородина, — подытожил я.

— Петь! Мне Надежда Юрьевна ответила! — дрожащим голосом, прикрывая динамик ладонью, сказала мать. — Говорит, у нее все домашние куда-то ушли, пока она спала и не возвращаются, тоже на телефон не отвечают.

— Смородина, подожди сек, — сказал я в трубку и обратился к маман. — Надежда Юрьевна, это кто?

— Это парикмахер, — почему-то обиделась та. — Тебя в том месяце стригла, между прочим.

Я пожал плечами. Как будто я помнить должен как ту тетку звали.

— Петенька… — тихо позвал меня мой телефон.

— Да, Смородин, я тут.

— Что делать? Мне так страшно! А еще телевизор по всем каналам что-то странное показывает!

— Мелочь! Включи ящик! — тут же отреагировал я, а Смородине кинул. — Виси пока.

Телевизор стоял на кухне, скорее как бутафория, и включался крайне редко. Но работал.

Сеструха скорчила недовольную мину, но пульт достала и кнопку щелкнула. Синий экран. А посередине: «Внимание! Информация будет дана в 10–00 АМ по Гринвичу».

— Че, блин? — не понял я. — Мам, а у нас это когда будет, если 10–00 по Гринвичу до полудня?

— Час дня, — растерянно сообщила маман.

— Эй, Смородина! Ты тут еще?

— Да…

— Слыш, до тринадцати нуль-нуль ждем, че ящик покажет.

— А вдруг телефон потом работать не будет? Петь… — Смородина ненадолго замолчала, потом тихо-тихо спросила. — А можно мне к тебе прийти? Одной совсем плохо.

Я почесал затылок и оглядел присутствующих. Мамка договаривалась с парикмахершей, что та придет к ним. Сеструха пялилась в экран телека и пила через трубочку молоко. Сигизмундовна жрала десятый блин.

— А как ты доберешься? — решил я уточнить.

— Так у меня права есть. Машину папину возьму. Вон она, под окнами стоит.

— Записывай адрес, — фиг с ней, пусть едет. Может так быстрее разберутся все вместе, что к чему.

Еще через час в нашей квартире было уже семь человек. Кроме Смородины и парикмахерши, приперлась белобрысая девчонка, ровесница Светки. Сеструха тоже всех своих знакомых обзвонила. Даже скорчилась, когда ей ответили на другом конце.

— Птицына, — вздохнула она.

С Птицыной моя сеструха то дружила, то дралась. Сейчас у них, как раз, был период конфронтации, даже во дворе демонстративно друг от друга отворачивались. Так что мамка отняла у Светки трубку, долго успокаивала плачущую девчонку, а потом быстро сбегала за той в соседний дом.

Теперь к напряженной растерянности женщин-родственниц, пофигизму Сигизмундовны и моему нарастающему интересу, прибавились страх Смородины, ойканье парикмахерши и всхлипывания Птицыной.

Где еще хоть один мужик? Я с этими бабами с ума сойду!

— Мам, я типа не курю, но у меня уже голова кругом идет. Пойду, подымлю на балкон, — сообщил я, а та отреагировала даже слишком вяло, просто махнув на меня рукой.

Я вытащил сигареты и зажигалку с верха кухонной полки, где они уже пару месяцев пылились, и направился на воздух.

— Я с тобой! — прошамкала Сигизмундовна. — Тоже покурю, молодость вспомню!

Меня передернуло. Вот, кто угодно, но только не она!

— И я! И я с вами! — завопила сеструха.

Тут маман ожила, отклеилась от Птицыной и с ужасом поглядела на дочь.

— Чтоооо?! — с возмущением воскликнула она.

— Да не, — поморщилась Светка. — Я, просто, постою на балконе! Интересно же на улицу поглядеть!

— Мам, ну ты что! — рассердился я. — Мелкая скорее по губам получит, чем сигарету.

— Кошмар сплошной с вами! Идите уже!

Сигизмундовна почему-то расстроилась, когда Светка попрыгала к балкону.

Я вытащил сигарету из пачки, бабка протянула сухонькую руку, в которую я тоже вложил сигарету.

— Тихо-то как… — мечтательно протянула Сигизмундовна, мастерски выпуская колечко дыма, и опершись на перила балкона, посмотрела в даль.

И ведь права старая карга. Ни одного человека на