Звёздный гамбит [Эрик Браун] (fb2) читать постранично, страница - 2

«Последней надеждой человечества».

Наш взводный, хорошо нюхнувший пороху, обзывает нас «мясом». А еще он говорит, что «сироты» — правильное название, потому что на войне твоя единственная семья — незнакомцы, с которыми тебя свела служба.

Громкоговорители трещат и объявляют: «По моей команде начать отсчет к высадке… Начали!».

Слышится чей-то всхлип.

Все двадцать десантных кораблей одновременно отделяются от носителя, точно одуванчиковый пух под порывом ветра. Сердце замирает, когда гаснет на миг красный свет: это наш корабль переключился на собственное питание. Крепления скрежещут по обшивке, как раскрытые наручники…

…С которых и началась эта история три года назад, неделю спустя после моего восемнадцатилетия.

Глава 2

— Судья не любит наручников, — объясняет пристав Денверского суда по делам несовершеннолетних, и металлические браслеты со щелчком освобождают мои запястья. Пристав внимательно смотрит на меня, и я отвожу глаза. На его губе — пятно запекшейся крови; это я ему туда засветил.

— Все нормально, я спокоен. — Не собираюсь никого больше бить, но «нормально» — откровенная ложь.

С утра отменили прием транквилизаторов, чтобы подготовить меня к слушанию. «Прозак-2», правда, оставили. Прошло уже две недели с тех пор, как мама уехала в Индианаполис и взорвалась вместе с городом. Две недели после того, как я выбил дурь из нашей училки. Башковитые психологи считают, что одно с другим связано.

Пристав постучал, открыл дверь, махнул рукой — мол, шевелись, — и так я познакомился с достопочтенным судьей Дикки Роузвудом Марчем. В его кабинете мы были наедине. На широких борцовских плечах юриста плотно сидел серый пиджак, под цвет седеющих волос. Никакой мантии. Мебель старая, даже древняя, включая компьютер с дурацким экраном и клавиатурой. Только компьютер — явная показуха: правая рука судьи заканчивалась у локтя. Тут уж не попечатаешь. В левой руке он держал папку с документами. Моими?

Он поднял голову, и стул под ним жалобно скрипнул.

— Мистер Уондер?

— Сэр?

— Ты что же это, смеешься надо мной?

— Сэр?

— Твое поколение не обращается к старшим на «сэр».

— Я так обращался к своему отцу, сэр. — Если бы действие успокоительных действительно прошло, я бы заплакал. Пусть даже отца не было уже десять лет.

Он снова глянул в документы.

— Ну что ж. Приятно иметь дело с воспитанным человеком. А зная твое положение, тем более приятно.

— Сколько меня продержали на лекарствах?

— Две недели. Две недели с того дня, как первый снаряд разрушил Индианаполис. И чего тебя понесло в школу на следующий же день? Ты же сам был не свой.

Я дернул плечами.

— Мама говорила: не пропускать, пока ее не будет. А что значит «первый снаряд»?

— Джейсон, за прошедшие две недели началась война. Нового Орлеана, Феникса, Каира и Джакарты больше не существует. Разрушены снарядами величиной с Крайслеровский небоскреб. Не ядерными бомбами, как думали про Индианаполис. Тогда считали, что это террористический акт против Америки.

— Это учительница и сказала. Мол, так вот нам, американцам, и надо за наше отношение к развивающимся странам. Тогда-то я ей и врезал.

Судья усмехнулся.

— Сам бы за такое врезал. Нет, снаряды прилетели из космоса. С Юпитера. Вот, ждем еще. — Старик поперхнулся и покачал головой. — Двадцать миллионов погибло.

Он снял очки и смахнул слезу.

Двадцать миллионов? Я-то думал всего об одной жертве, но на глаза все равно навернулись слезы.

Его лицо смягчилось.

— Сынок, твои беды сейчас — капля в море. Однако наша задача в них разобраться. — Он вцепился в папку с моими документами, как в спасательный круг, вздохнул и продолжил. — Ты достаточно взрослый, чтобы нести ответственность за свои поступки. Я могу осудить тебя за нанесение побоев и причинение телесных повреждений, хотя обстоятельства и смягчают твою вину. Дело о передаче вашего дома в собственность государства началось еще до того, как я о тебе узнал, и теперь уже завершилось. Все из-за нехватки жилья.

Стены поплыли у меня перед глазами.

— То есть наш дом больше не наш?

— Все ваши вещи из него вывезли; можешь забрать их, когда захочешь. Родственники, у кого жить, есть?

У мамы была двоюродная тетка. Каждое Рождество она присылала нам письма, по старинке, на бумаге, которые неизменно кончались фразой «В щеки целую — в одну и другую» и, в скобках, припиской «Ха-ха». Последнее письмо пришло из дома престарелых. Я покачал головой.

Судья по-медвежьи повернулся, обхватил здоровенной ручищей заколотый у локтя рукав другой руки и сверкнул глазами.

— Знаешь, где я потерял руку?

Я замер. Здесь? Избивая провинившихся сопляков? Потом до меня дошло, что вопрос риторический. Я расслабился.

— Нет, сэр.

— Во второй Афганской войне. Армия учит дисциплине и направляет гнев в нужное русло. Суд волен снять с тебя обвинение. А война идет за правое