них было не больше, чем от дворников.
Я откинулся на спинку сиденья и вздохнул.
Обычно за руль садился я. Это входило в мои обязанности наемного работника. Обычно Великий человек с женой сидели сзади. Но жена Великого человека занемогла и осталась в Париже, так что мы отправились сначала в Амстердам, а потом в Лондон без нее. И Великого человека это не радовало.
Он хмурился, пока лорд Эндовер не одолжил ему «Лансию» — «пользуйтесь сколько хотите, старина». Великий человек посмотрел из окна городского дома лорда в Белгравии на «Лансию», припаркованную на углу, на ее длинное белое тело, гладкое, многообещающее и опасное, как вторая жена банкира. В глазах его загорелся огонек, и я понял, что скорее всего мне никогда не сидеть за рулем этой зверюги.
Дождь барабанил по крыше машины и шипя стекал по стеклу. Дворники знай себе шуршали туда-сюда.
В Англии принято левостороннее движение. Но на этой дороге что левая сторона, что правая — один черт. Стоило высунуть руку в боковое окно, и можно было дотянуться до кустов. Хотя на самом деле это были не кусты. Кусты — растения, они расступаются, когда их задеваешь. Эти же стояли каменной стеной, слегка заросшей сорняками, и они бы разорвали мою руку напополам.
Гарри на шальной скорости вошел в очередной левый поворот. Только на этот раз задние колеса машины повело, и она накренилась в сторону громоздящейся стены. Я затаил дыхание и сжался в комок. Как будто это спасло бы меня, если бы мчащаяся с огромной скоростью железная махина, весом в добрую тонну, налетела на эту древесную твердь.
Великий человек слегка отпустил педаль газа, чуть-чуть повернул руль в сторону заноса, и машина проскользнула в нескольких дюймах от стены. Черные ветви попытались ухватиться за корпус, царапнули мое окно. Затем, в последнюю долю секунды, когда я уже решил, что все кончено, колеса снова оказались на дороге. Великий человек переключил передачу, прибавил газу, и машина снова ринулась вперед, в серую пелену дождя. Он повернулся ко мне, засмеялся и сказал:
— Мастерство.
Он был прекрасным водителем. Лучше меня, хотя я тоже не промах. Но с меня хватило.
Я вздохнул. Потом выдохнул. И сказал:
— Ладно, Гарри. Остановите машину.
Он повернулся и нахмурился.
— Что?
— Машину. Остановите. Сейчас же!
В его глазах появилось сердитое выражение.
— Вы хотите, чтобы я остановил машину?
— Немедленно.
— Но…
— Немедленно.
Он остановил машину и взглянул на меня, все еще хмурясь.
Я схватил шляпу с заднего сиденья. Открыл дверцу, вылез под дождь и захлопнул за собой дверцу. Напялил шляпу. Поднял воротник пальто, застегнулся на все пуговицы, затянул пояс и зашагал в обратном направлении.
Дождь был не такой сильный, как казалось в машине, мчащейся со скоростью шестьдесят миль в час. Но он был мокрый, каким обычно бывает дождь, и к тому же холодный. Было, наверное, что-нибудь около сорока градусов[3] с небольшим. И это в августе. Как хорошо бывает в Англии летом.
Я услышал, как сзади подъехала машина.
— Фил?
Машина шла задом. Он опустил стекло и перегнулся через борт, чтобы со мной поговорить. Дождь колотил по кожаным сиденьям, но ему как будто было все равно — ни малейшего беспокойства. Если сиденья испортятся, он купит лорду Эндоверу новую машину. Он может себе это позволить.
Я все это увидел, даже не взглянув на него. Периферийное зрение. Я все шел, а он все ехал. Машина держалась от меня на одном расстоянии, футах в двух. Он прекрасно вел машину, даже задом.
— Фил? Вы куда?
Я на него даже не взглянул.
— Обратно в Нью-Йорк.
— А как же работа?
— Мне с ней не справиться, если мы оба умрем.
— А как же Бесс? Что я скажу Бесс?
Бесс — его жена. Именно ей пришло в голову меня нанять.
— Говорите что хотите, — сказал я.
— Фил, — сказал он, — вы обиделись.
Гарри заявил это так, будто только что об этом догадался. Может, так оно и было. Он был одним из тех людей, кто искренне считает, что все от них в таком же восторге, как и они сами.
— Да, — признал я, по-прежнему не глядя на него.
— Почему бы вам не сесть за руль, Фил?
Я остановился, он — тоже. Я повернулся и глянул вниз, на него. С моей шляпы на туфли стекала вода. Он смотрел на меня через окно и моргал, когда дождь капал ему на лицо. Оно выражало искренность.
Гарри так и не извинился. Зачем? Ведь он не сделал ничего такого. Он всегда поступает правильно. Всегда. Но я обиделся, и он, поскольку я ему нравился, готов был меня ублажить. Это был щедрый человек.
Я невольно улыбнулся. Его самовлюбленность была настолько явной, что казалась даже наивной.
— Гарри, — сказал я, — ну вы и штучка.
Он улыбнулся своей широкой обаятельной улыбкой и кивнул. Он знал это и без меня.
Мы доехали до покрытой гравием дорожки, ведущей к Мейплуайту, около половины десятого вечера.
Дождь кончился, стемнело. Полная луна казалась серым размытым
Последние комментарии
13 часов 50 минут назад
14 часов 25 минут назад
15 часов 18 минут назад
15 часов 23 минут назад
15 часов 34 минут назад
15 часов 47 минут назад