Старая мельница [Турган Тохтамов] (fb2) читать постранично, страница - 3

отпустили на что-то мягкое, и я увидел лицо мельника. Он размахивал руками, губы его быстро двигались, и я решил, что он кричит на меня. По щеке прокатились две горячие капли, в ушах забулькало, и звуки ворвались в меня… Я услышал, как где-то далеко-далеко кричали:

– Назима унесло! Назим утонул!..

Я вспомнил про украденную у мельника тетрадь и подумал, что мать обязательно побьет меня. Она ворвалась в мельницу, растолкала ребят и упала на меня. Я закрыл глаза…

Дома меня уложили на кровать. Женщины побросали работу, они заполнили комнату, ощупывали меня, качали головами и на чем свет стоит ругали своих детей.

Вечером пришел Садык-ака. Он сдернул с меня одеяло, долго и молча мял мой бок, в котором что-то горело и било меня толчками изнутри.

– Ну что, сын моего друга, наплавался? – Садык-ака отступил от кровати, почесал в затылке и закричал: – Балбес ты! Балбес!..

«Про украденную тетрадь не знает еще… Или дедушка Савут не сказал ему», – подумал я с облегчением. Председатель повернулся к матери, протянул ей обрывок листка.

– Эту записку отнеси на склад, получишь три килограмма муки. Завтра на работу не ходи. Побудь с ним. Доктора я привезу. – Садык-ака опять поскреб в затылке и кивнул в мою сторону. – Скоро откроем детскую площадку, раз в день будем их кормить. Еще не хватало, чтобы детей угробить… – Он толкнул плечом дверь и, хромая на сухую ногу, заковылял через наш двор.

2

В эту ночь я не спал. Боль в боку стала острой. Она билась где-то в подреберье, вдруг ширилась, начинала растекаться по всему телу, словно меня поливали кипятком, и вновь откатывалась, пряталась внутри. К рассвету губы мои иссохли, полопались от жара. Сквозь мутное оконное стекло в комнату струился первый жидкий свет. Я открывал глаза и видел стремительную воду… Она властно обволакивала меня и несла навстречу мельничному колесу.  Я старался плыть обратно – вверх по желобу, но не мог и пошевелиться, вода делалась густой, вязкой, превращалась в донную тину… Я возился в этой жиже, порывался встать, но колесо надо мною бешено вращалось, оно ловило меня огромными лопатами  вбивало, вбивало обратно в грязь… Вдруг колесо пропадало, и я видел руки матери и мокрое полотенце. Оно тяжело ложилось на лоб, сдавливало виски, и по голове растекалась ясная прохлада. Капли сбегали с полотенца по лицу к губам, и я узнавал вкус и запах речной воды…

Утром я пришел в себя. И прежде всего ощутил во рту горьковатый привкус чая. Наверное. всю ночь я просил пить, и мне давали чай. В комнате разговаривали. Чей-то незнакомый голос звучал более отчетливо. У порога я разглядел женщину, мать стояла перед ней и слушала. Я понимал только отдельные слова: «Ребро… сильный ушиб… мазь… покой…» Устав слушать, я склонил голову и увидел председателя. Под глазами у него расплылись иссиня-черные пятна. Председатель дождался, пока доктор уйдет, и сказал матери:

– Ночью надо было позвать меня… – Садык-ака покосился в мою сторону и не договорил. Наверное, ночью со мною что-то происходило. Мать стояла, привалившись к стене и закрыв глаза.

– Что ж звать тебя, тебе и так хватает забот. Вот за доктора спасибо.

– Сказано, зови, значит, зови. Надир вернется, он с меня спросит. Ты сейчас о чем думаешь, о сын или?.. – Садык-ака махнул рукой, захромал к двери. На крыльце взвизгнул и обиженно заскулил Актапан. Наверное, председатель отдавил ему лапу.

Мать обняла меня, и я услышал ее неровное дыхание. Так дышат, когда сдерживают слезы…

– Садык-ака ходил в военкомат, в райком, просился на фронт. А все в глаза ему тычут – хромой, хромой… Вот его председателем к нам и поставили. Не знаю, как другие начальники, а он живет, как все мы. Только он за все в ответе. И контору ведет, и кетмень из рук не выпускает…

Уже поздно ночью мать вымыла меня, натерла бок мазью, и я начал засыпать. Но во дворе залаял Актапан, и кто-то дернул дверную ручку. Мать почему-то смешалась, принялась застегивать ворот платья. Дверь снова дернулась, и я услышал голос председателя.

– Эй, Азнихан, вы что там, поумирали?

Мать тоже узнала Садыка-ака, но не пошла открывать, а спросила с середины комнаты:

– Кто это?

– Я это, Садык. Из конторы вышел, смотрю – свет горит, вот решил еще заглянуть, узнать, как тут у вас… – Он посмотрел на меня. – А ты к ельнице чтобы и близко не подходил. Если еще что-нибудь вытворишь, отцу напишу, понял? Вот он вернется, список всех твоих дел составлю и вручу ему. Узнаешь, что такое солдатский ремень. – Садык-ака повернулся к матери и начал рассказывать, как я заходил в контору выяснять, друг ли он моему отцу. Он говорил необычайно быстро, словно зашел только затем, чтобы сказать все это и уйти. Потом он начал говорить, что мой отец вернется весь в орденах и медалях, и скоро женщины села наконец-то выпустят из рук кетмень.

– Да когда оно придет, это время, Садык? – спросила мать. Она ласково смотрела на нашего председателя и улыбалась. Я первый раз услышал, как мать назвала его не