Живи, солдат [Павел Ефимович Бейлин] (fb2) читать постранично, страница - 5

поднимался над ней.

Но вот раздался знакомый, захлебывающийся голос:

— Давай, давай!

Мы направились к перрону, помогая санитарам нести раненых. Вдоль поезда бежала Нина Павловна.

Кожух на ней был иссечен, забрызган кровью. На ее руках погиб Пайкидзе, которого она не успела дотащить до убежища. «Приезжай к нам, доктор, после войны...» — вспомнил я.

Погрузку закончили мгновенно. Поврежденный вагон отцепили. Без гудков и звонков «летучка» покинула станцию.

* * *

Получив приказание выехать на экстренную операцию (ранили командира полка, и везти его по очень плохой дороге в госпиталь было рискованно), я был поставлен перед необходимостью взять с собой кого-либо из сестер вместо Савской. Последние события сломили ее, и она вышла из строя.

Если не Савская, то кто же со мной поедет?.. Люба Фокина? Младшая операционная сестра? О ней у меня сложилось впечатление не в ее пользу: девчонка со смазливой рожицей, избалованная, легкомысленная. Между делом, правда, Савская рассказала один случай, в котором Люба выглядела иначе: хирург госпиталя отказался взять у нее как у донора кровь. Люба обиделась, со слезами на глазах возмущалась: «Бледная? Присмотритесь как следует. Это мой натуральный цвет лица. Я всегда бледная, потому что белая, вот волосы белые, брови белые... На самом деле я сильная... Переносила же я раненых на второй этаж...»

Но дело даже не в ее личных качествах. Ей еще не хватало профессиональной выучки. Однако выбора не было, и я остановился на Любе.

Она стояла в углу предоперационной и перебирала марлевые салфетки, когда я с оговорками сообщил о своем решении. Люба сначала молчала. Потом ее как будто бы прорвало. Она порывисто швырнула на стол салфетку, которую начала складывать, подошла ко мне и решительно сказала:

— Вы напрасно считаете, что я не справляюсь, что в госпитале я — пустое место. Ведь вы именно так обо мне думаете?

Я ответил спокойно и откровенно:

— Конечно, вы не настолько опытны, чтобы хирург мог чувствовать себя вполне спокойно, но думаю, что справитесь лучше других...

Люба принялась собирать инструменты. То и дело она спрашивала то об одном, то о другом. 

Морозы в те дни стояли жестокие. Дороги занесло снегом.

Сестра села рядом с шофером в кабину, а я забрался в кузов и пристроился на носилках. Рядом разместились санитары — их было двое. Шофер включил синие маскировочные фары, и машина тронулась.

Через внутреннее окошко я видел, как шофер напряженно всматривается в дорогу. «А что если забуксует?» По обе стороны дороги приглушенно шумел лес, незнакомый, таинственный...

Добрались до места скоро. Нас встретил врач и проводил в небольшой рубленый домик.

Командир полка лежал на нарах в вынужденной, неудобной позе. Его голова и живот были забинтованы. Белизна марли почти сливалась с цветом обнаженного тела.

Пока я осматривал раненого, Люба разожгла примус, приготовила инструменты и перевязочный материал. Операцию мы решили произвести немедленно тут же, в рубленом домике, в соседней пустой комнате.

Санитары внесли столовый стол. Так как он был короток, к нему приспособили ящики и сундук. Неровности заложили шинелями и ватниками. Все это покрыли простынями, которые привезла с собой Люба. Стерильными простынями завесили также потолок, чтобы с него случайно не осыпались штукатурка или пыль.

Санитары едва поспевали за Любой. Однако быстрота ее больше походила на суету. Под моим неодобрительным взглядом она, казалось, все больше ошибалась. Ошибки эти становились просто опасными. Особенно она разволновалась, когда раненого положили на стол и разбинтовали голову.

Неожиданно зазвенели пинцеты. Инструменты посыпались на пол. И — это уже предел профессиональной несостоятельности — Люба нагнулась, чтобы поднять их.

— Встаньте! — взревел я. — Что вы делаете? Ведь ваши руки стерильны...

Люба поднялась. Она была бледна, испугана, и мне ее стало жаль: девушка просто растерялась. Как только вернемся в госпиталь, позабочусь, чтобы Савская взяла ее под свое неотступное наблюдение.

После операции, когда нужно было собираться в обратный путь, Люба стала вдруг необычно медлительной. Видимо, ее одолевал приступ слабости. Неожиданно она спросила:

— Он выживет?

Я ответил уклончиво:

— Операция прошла благополучно... Думаю, что выживет. Разумеется, возможны всякие неожиданности...

Люба задержалась в дверях:

— Позвольте мне остаться с раненым...

— Остаться? — удивился я. — Зачем? Вам здесь делать нечего, около больного есть врачи.

Было уже пять часов утра. Над горизонтом вспыхивали зарницы выстрелов. Рассекая небо, шарили прожекторы. Время от времени вонзались в звездные просторы пунктиры трассирующих пуль. Оживление на передовой побуждало думать о новых раненых, и я торопился.

В машине мы заняли каждый свое место, закутавшись как только можно, и поехали. Навстречу и сзади нас, наполняя лес звуками сирен, шли грузовые --">

Пожертвовать