Живи, солдат [Павел Ефимович Бейлин] (fb2) читать постранично, страница - 4

Фельдшер складывает их в карман. Снимает кожух с вешалки. Я делаю то же самое, и мы направляемся в приемно-сортировочную. Под валенками поскрипывает снег. Гажала окинул восторженным взглядом лес, посмотрел на светлеющее небо и шумно вздохнул.

— Порой кажется, — сказал он, — что только в России есть такие леса и такие звезды. Правда?..

В приемно-сортировочной царило оживление. Здесь уже находились все, кто должен был уехать, и среди них моряк Павлов, разведчик Антипенко.

Кто-то просил заменить простреленную ушанку, у кого-то пропал ремень. Санитары раздвигали носилки, шарили по полу, искали. Раненые проверяли свои документы, любопытства ради изучали конверты с историями болезни. Сестры разносили мешки с личными вещами отъезжающих.

В глубине палатки замечаю Бородина. Он поправляет шину весельчаку Пайкидзе, тяжело раненному осколком в бедро. Каршин раздает эвакуируемым в тыл бойцам партийные билеты и ордена (хранил он их в несгораемом сундучке). Партийный билет разведчика Антипенко тоже поврежден осколком. Билет рассматривают все. Он переходит из рук в руки.

— Придется менять, — говорит разведчик с сожалением.

— Не делай этого, — советует Сергей Павлов. — Пробитый билет счастье приносит: другой осколок убоится.

— А ведь и первый не убил, — смеется Антипенко и бережно прячет билет в карман гимнастерки.

Перед отправкой еще раз обхожу раненых, проверяю температуру, пульс, смотрю, как наложены повязки, шины. Потом вместе с Гажалой и Савской сам сопровождаю их до станции Скуратово. Все-таки это необычная эвакуация — столько тяжелораненых!

Когда подъезжали к станции, еще издали увидели поезд-»летучку». Он стоял на первом пути. Начальник поезда, подвижной белорус, утомленный бесконечными тревогами, встретил нас нетерпеливым окриком: «Давай, давай, не задерживай!» Он всякий раз встречал так, и в нашей армии слова эти получили известную популярность. «Давай, давай, не задерживай!» — насмешливо повторяли всюду в самых разнообразных ситуациях. Толстенький, кругленький, как колобок, врач катился по перрону, напоминая каждому, что погрузку нужно закончить до рассвета. Утром над этим местом появляется «рама» — немецкий корректировщик, — и если уж он прилетит, то так и жди, что вслед нагрянут бомбардировщики...

Погрузка началась. Вот понесли на носилках грузина Пайкидзе в громоздкой бедренной шине. Он морщился, стонал сквозь стиснутые зубы.

Я прошел несколько шагов с санитарами, которые несли Пайкидзе. На ходу откинул край одеяла, покрывавшего больную ногу, и убедился, что отека нет...

— Два — три месяца подлечишься в Туле, потом отправят тебя домой, и по земле грузинской будешь ходить уже без костылей...

Пайкидзе улыбнулся.

— Эх, сейчас Грузия приеду — сейчас пойду...

Из товарного, приспособленного для перевозки раненых вагона он протягивает мне руку и говорит:

— Приезжай к нам, доктор, после войны... Вино будем пить...

Из-за его спины выглядывает моряк Павлов и машет рукой.

— Передавайте всем привет. Сестричка, до свидания! 

Едва моряк произнес эти слова, как над нами с ревом пронесся немецкий бомбардировщик. Он промелькнул над станцией, не произведя ни единого выстрела. Но начальник поезда всполошился и пронзительно заорал:

— Раненых в щели! Давай, не задерживай!.. В щели!!!

В стороне от разрушенных станционных построек было вырыто множество узких щелей. К ним и бросились санитары, унося раненых, которых они только что намеревались погрузить в вагоны. Те, кто могли передвигаться самостоятельно, выскочили из вагонов и, теряя костыли, устремились к укрытиям. Их подхватывали повозочные, шоферы, санитары и волокли на себе. В этой неразберихе и суете я заметил и Савскую. Ее обнял за шею высокий Пайкидзе и медленно, превозмогая боль, поминутно останавливаясь, заковылял по перрону.

Через несколько минут, когда перрон почти опустел, снова послышалось нарастающее гудение в воздухе... Вслед за оглушительным взрывом над станцией взвился столб земли, дыма и пламени. Нельзя было точно определить, куда упала бомба. Во всяком случае не на поезд и даже не рядом. Я прыгнул в щель, битком набитую людьми. Из щели увидел взвившихся на дыбы лошадей, стоявших рядом в упряжке. Увлекая за собой опрокинувшиеся розвальни, кони перемахнули через щель над нашими головами и с диким ржанием понеслись в степь.

Прошло несколько томительных минут. Взрывы не повторились. В небе стало тихо. Из щелей выбралось уже несколько человек. За ними, оглядывая небо, прислушиваясь, выползали другие. Только сейчас раненые почувствовали неудобства, и с разных сторон доносились стоны и проклятья в адрес фашистских убийц.

В одном месте оказалось разрушенным железнодорожное полотно. Изуродованные рельсы вздыбились, как змеи, готовые ужалить. Под ними зияла воронка. Еще нельзя было сказать, разрушен ли поезд. За «летучкой» в конце станции горела цистерна с бензином. Огромный столб дыма и пламени --">

Пожертвовать