Христос рождается (Рождественские рассказы) [Лидия Алексеевна Авилова] (fb2) читать постранично, страница - 7

электричество, — объяснила немка. — Понимаешь, электричество? И оно не в стенах, а в шнурках. Разве ты не заметил шнурки?

— Нет, я видел, как из стены огонь. Там есть такие две дырочки.

Он вертелся головой по подушке, рассыпая по ней светлые шелковистые локоны, дышал в лицо немки теплым дыханием и брыкал ногами под одеялом.

— Если бы огонь был в стене, она бы загорелась, — сказала Эмма, отодвигаясь к самому краю постели.

— Нет, он заколдованный, — важно заявил Митя и широко раскрыл темные, синие глаза. — Знаешь, кто заколдовал? Я знаю.

— Митя! Электричество это… это… Я не умею тебе объяснить, я не очень образована, но я знаю, что электричество всегда в самых лучших домах. Я раньше жила в одной фамилии, где тоже было электричество и телефон.

— Мама говорила с мной в телефон из Петербурга! — вдруг вскрикнул Митя, но Эмма быстро зажала ему рот.

— Митя, bei Gott! Как ты кричишь. А если ты разбудишь бабушку?

Митя весь сжался в комочек и юркнул под одеяло.

— Да, я слышал, как она сказала: «Мой сыночек! Мой ангелочек!» — зашептал он опять, осторожно высовывая голову. — А я что сказал, Эмма? Я не помню, Эмма?

— Ты ничего не хотел сказать, как маленький упрямец.

— Нет, я сказал! Нет, я сказал!

— Что же ты сказал?

— Я сказал: «Мамочка, это ты?»

Эмма тяжело вздохнула.

— Ты должен очень запомнить, что тебе тогда сказала мама, — многозначительно посоветовала она.

— Я буду скоро опять с ней говорить, — хвастливо заявил Митя. — Тогда я был маленький и не умел, а теперь… Знаешь, как я скажу! Алло! кто говорит?

— А теперь, — грустно повторила Эмма и опять вздохнула, — а теперь, Митенька… кто знает, что теперь?

Когда Митя засыпал, Эмма переносила его назад в его кроватку, а сама еще долго не спала и иногда тихо, осторожно сморкалась.

«Я ничего больше, как бедная девушка, — думала она, — но мое глупое сердце уже полюбило эту фамилию и сделать я ничего не могу. Фрау Орлицки умрет, потому что операция не удалась, герр Орлицки отдает Митеньку бабушке, а старая фрау Орлицки выгоняет меня, потому что я только бедная девушка и так и боюсь, что при ней делаюсь совсем глупая и смешная».

Теперь прошло уже больше недели с тех пор, как уехал папа. Был канун Рождества, и было так скучно! Никто не говорил об елке, о подарках, о пожарной команде, а у всех почему-то были заплаканные глаза, грустные, серьезные лица, и даже бабушка почему-то стала менее похожа на волшебницу с тех пор, как вместо пышного шелкового капота надела какое-то некрасивое, черное платье. Эмма целый день вытирала глаза, а иногда закрывала лицо платком и вся тряслась.

— Тебя бабушка обидела? — допрашивал ее Митя. — Что же с тобой случилось? Может быть, потеряла что-нибудь?

Она качала головой и отмалчивалась.

Перед вечером Петр пришел сказать Мите, что бабушка требует его к себе.

— Команда? — живо спросил он и вскочил. — Ведь сегодня сочельник, Петр? Папа обещал, что в сочельник…

— Нет, не команда, сударь, — печально сказал Петр. — С командой придется обождать.

— Опять ждать! Всегда ждать! Уж ждал, ждал, — заворчал Митя и пошел неохотно, выдумывая себе развлечения по дороге, чтобы хотя немного отсрочить неинтересный и, вероятно, неприятный разговор.

Когда бабушка звала его к себе, оказывалось, что он или очень шумел утром, когда одевался, и разбудил ее, или шалил и испортил, а то и разбил какую-нибудь вещь. Бабушка читала ему нотацию, а он должен был смирно стоять и слушать. Это было очень скучно.

— Подожди, Петр, я пройду так, — сказал он и вместо того, чтобы обойти стол, подлез под него и пополз на четвереньках.

Когда встретился на дороге диван, он разбежался, вскарабкался сзади на его спинку и свалился на сиденье.

— Ух! Это гора, — сказал он. — Подожди, я еще раз. К его удивлению, Петр не останавливал его и не торопил. Он глядел на него каким-то странным взглядом, ласковым и суровым, в одно и то же время, не улыбался, но и не сердился.

Проходя мимо комнаты, где находился телефон, Митя в одно мгновение взобрался на кресло, на котором сидела бабушка, когда желала говорить с кем-нибудь, схватил трубку и приложил ее к уху.

— Алло! Кто говорит? Мамочка! это ты? Да, хорошо, я скоро к тебе приеду.

— Извольте оставить это, сударь! — вдруг почему-то испуганно и строго сказал Петр. — Это так не годится.

— Я хочу поговорить с мамой! — смеясь закричал Митя, прижимая трубку к груди, изгибаясь и топоча ножками по сиденью кресла.

— Извольте оставить, сударь! — еще строже повторил Петр, положил трубку на место и снял Митю с кресла.

Бабушка сидела на своем обычном месте у камина и, кажется, дремала, потому что вздрогнула, когда вошел Митя, и быстро подняла низко опущенную голову. В комнате было почти темно, и только красные угли камина ярко освещали бабушкину фигуру в черном платье и несколько склянок с рецептами рядом с ней на столе.

— Подойди, Митя, — спокойно