Владукас [Владимир Алексеевич Плющев] (fb2) читать постранично, страница - 116

дорогам. Беспомощным, доверчивым ребенком я вынужден был самостоятельно, детскими силенками, карабкаться из мрачных расщелин жизни. Трудно было. Очень трудно, отец. Десятки раз я срывался и падал, разбивал нос. Десятки раз вставал и снова карабкался со слезами обиды и отчаяния на глазах. И всегда мне придавало силу и служило путеводной звездой твое напутствие, наполненное для меня особым смыслом:

— Жить!

Может быть, поэтому я не так остро ощущал безотцовщину, как другие мои сверстники, и всегда чувствовал где-то поблизости тебя, готового в любую минуту помочь мне из своего далекого небытия. И сейчас, погружаясь в мир воспоминаний, я благодарю тебя, отец, за эту святую духовную поддержку.

Однако всякий раз, когда я оглядываюсь и вижу далекую тропинку, на которой оборвалось мое детство, глаза мои застилает кровавый туман. Словно из мрака сновидений, выплывают картины ада: биржа труда, огороженная колючей проволокой, безликие охранники в черных мундирах с изображением белого черепа «смерти» и среди них лицо моей мамы, опухшее от слез. Порой даже не верится, что этот ад был действительностью. А ведь он был. Нас, детей, продавали в рабство. Каждый мальчик восьми-десяти лет стоил несколько пфеннигов, что щепоть соли во время голодовки в Дятькове. Мама спасла меня от каторжных работ, нарядив девочкой. Но не смогла спасти от гестаповца с сапогах с широкими раструбами голенищ. Я хорошо помню эти сапоги. Они безжалостно вонзались в мои бока и катали по земле, как круглую деревяшку. Я воскрешаю в памяти все до мельчайших подробностей этой отвратительной сцены. Я слышу свой беспомощный крик и бравурные звуки оркестра, под которые расстреливали евреев и коммунистов.

О, папка, папка, сколько раз смерть заглядывала в глаза твоему сыну! Прошло более тридцати лет с тех пор, а впечатления от этого ужаса все еще будоражат меня, как будто это происходило совсем недавно: они оставили во мне неизгладимый след, который не увидишь, подняв рубаху, как делал я, чтобы показать рубцы на теле от резиновых дубинок. Этот след — в душе. Он наложил кровавые отпечатки где-то внутри меня. Он рубцами исполосовал мою память, которая вот уже столько лет мучает меня старыми ранами и заставляет по крупицам воспроизводить мое детство, замученное в фашистских застенках и концлагерях. Суровые, мрачные картины прошлого одна за другой проходят перед моим внутренним взором, перед моей памятью, которая раскрывается, как живая книга. Они будто цепкими пальцами сдавливают мое сердце, будя в нем давным-давно пережитые чувства.

Вот и сейчас, когда я смотрю на памятник, отец, из мрака далекого прошлого медленно, как в похоронном строю, выплывают эти видения из пропасти Времени и раздаются их голоса. Жутко мне слышать эти мертвые, призрачные звуки мучеников войны, погибших на моих глазах. Они воскресают всякий раз, когда я оглядываюсь на свое убитое детство. Нет, папка, было убито не только мое детство, было убито и замучено в фашистских концлагерях детство моего поколения ребят, перенесшего Великую войну и немецкую оккупацию и перестрадавшего за несколько поколений. Многие из нас погибли, так и не дождавшись освобождения, которое ты принес на своем штыке. О, отец!.. О, мой бронзовый папка! Я чувствую, что души этих погибших сверстников моих взывают ко мне, живому, чтобы я рассказал грядущему поколению о себе и о них. Они с укором глядят в мою спину и заставляют спешить, пока не кончилась и моя дорога, пока есть еще живые свидетели этого мрачного прошлого целого поколения ребят. Многие из этих свидетелей живут здесь, в Шяуляе. Многие еще не разысканы. Я должен разыскать их и освободить себя от тяжелого груза воспоминаний. Поэтому я отложил на время свою научную работу и взялся за перо литератора. Благослови меня, отец! Я решил рассказать людям о своем детстве, опаленном войной, — в память о безвременно погибших и для тех, кто будет жить после меня, чтобы такое детство никогда и ни у кого не повторилось.

Мы, бывшие маленькие узники фашистских застенков, как и все, любим жизнь. Как и все! И все-таки немного иначе, чем другие. Жизнь для нас — это не только мир без войны. Это мир без угнетения и рабства.

Курган, 1988 г.

У войны не детское лицо

Дорогой читатель! Ты только что перевернул последнюю страницу документально-художественной повести В. А. Плющева «Владукас». Повести нелегкой и драматичной, честной и предельно искренней.

Ее герои — дети войны. Сегодня это убеленные сединой мужчины и женщины, давно ставшие отцами и дедами, матерями и бабушками. Но по их жизни до сих пор тянется черный след минувшей войны, будоражит их память страшными картинами, которые им прошлось увидеть в детстве, мучает недугами, приобретенными недоеданием, нервным истощением и другими «подарками» военной поры. Ведь они, дети войны, тоже были с глазу на глаз, лицо в лицо со смертью — смертью от голода и холода, вынесли непосильный труд и проявили не детскую