Свинцовый залп [Михаил Ефимович Зуев-Ордынец] (fb2) читать постранично, страница - 5

В тебя весь!

— Чумак, тебе, как другу, сына поручаю. Дед, сам знаешь, небога.

— Не сумнись, родной, убережем! А только хотел я…

— Што, договаривай!

— Христом-богом прошу тебя, Савушка, — с тоскливой мольбой заговорил Чумак, — позволь все эти дела другому перепоручить. Для таких дел прямая надобна голова, а у меня, сам знаешь, мозги што баранка. Скудоумен я. Вот только силушкой господь не обидел. Напутаю, боюсь. А я другое хочу… Завтра ночью, — понизил голос Чумак, — соберу ребят, сюда придем, караульного снимем, замок собьем и ослобоним тебя. А там в тайгу иль в степь к ордынцам. Ладно ли?

— Не смей! — прилетело властное из-за решетки. — Тебе мое дело передаю. Других не знаю, не верю. А обо мне не тревожьтесь, потому день проживу, не боле, чую. Изломали всего меня на дыбе, кровью изошел…

— Душегубы! — яростно рванул решетку Чумак.

— Седни ж утром с батькой договорись, — продолжал Савва, — а затем немедля на Шайтанку скачи. Такой мой приказ тебе, и перемены ему не будет. Вот еще што, чуть не запамятовал: на Шайтан-завод поскачешь — на дорогу не выезжай, драгуны перехватят. Тайгой, горами скачи. Лошадь не жалей, на заимках подменят, коль скажешь, куда спешишь…

— Стой, нечистый! — гаркнул над самым ухом Чумака караульный. — Вон какие у вас сговоры!..

— Чумак! — молящим воплем рванулось из окна заплечной. — Беги! Помни — дело наше великое! Беги!..

— Стой!.. Стой, лешман!.. Пальну счас!..

— Ты стой, присяжная душа! Хошь одним выстрелом двух зайцев подбить? Вре-ошь! Не тронь курок, худо будет!..

— Отпусти мушкет, сволочь!

— Беги, Чумак, — молил из окна Савва и, гремя цепями, в забытьи рвал переплеты решетки.

— Пусти курок, бритое рыло!

— Врешь, варнак!.. Караул, ко мне. На помо-ощь!

— Заткни хайло!..

Грохнул выстрел. Пороховая вспышка осветила на миг два свившихся в клубок тела у подножия башни и бледное лицо в окне заплечной.

— Палишь?.. Так вот те на закуску!..

Послышался отрывистый вздох человека, наносящего удар, затем хриплое клокотанье. И сразу стало тихо и темно…

…Из-за башни на бешеном беге вывернулся Маягыз, споткнулся обо что-то большое и тяжелое и полетел, скребя землю носом. Мотая ушибленной, гудящей головой, поднялся на колени, пошарил вокруг себя рукой, нащупал пуговицы солдатского мундира. Руки башкира поползли дальше, к голове, и вдруг замерли. В горле караульного торчал широкий медвежий кинжал. Маягыз стряхнул с руки теплую липкую кровь, молча вскочил, подбежал к двери заплечной, сорвал замок, торопливо высек огонь. Первое, что бросилось в глаза, — погнутые прутья решетки. Перевел взгляд ниже. На полу катался в предсмертной икоте Савва. Маягыз опустился на гнилую солому и завыл:

— Сандат помер, Савка помер!.. Ой-буй-яй!..

В полуоткрытую дверь неслись надрывные вопли набатного колокола, стонущий дребезг чугунных бил. На дворе мелькали огни смоляных факелов.

4

Под утро с юга пришла первая весенняя гроза. В горах буйно метался теплый, влажный ветер. Под грохот грозы и вой ветра задремал чутко Хрисанф. Разбудил его стук в дверь опочивальни. Спросил недовольно:

— Чего бузуешь? Кто там?

— К вам-с, Хрисанф Яковлевич, — ответил робко из-за двери главный приказчик, — старичок вас один здесь повидать просит.

Бросил отрывисто, словно тявкнула злобно собака:

— В шею! Спать хочу!..

Слышно было, как приказчик потоптался у двери, затем еще более робко окликнул:

— Хрисанф Яковлевич, спите?.. Он говорит, лосман. Насчет баржи.

— Чего? — разом сорвал с себя одеяло Хрисанф. — Лосман? Ужо выйду, оболокусь только. В контору его сведи.

В конторе Хрисанфа ждали двое: исполинского роста старик с серебряной бородой до пояса и малец, мальчишка лет шестнадцати. Хрисанфа сразу приковало лицо мальца. Напряг мысли в мучительном усилии припомнить, где он видел вот такие же большие, чуть навыкате, серые глаза. Но так и не вспомнил, а потому сразу обозлился:

— Чего тебе, дед? Чего спозаранку булгачишь? — И тут только заметил странную неподвижность лица старика, волосы, остриженные по-раскольничьи, в скобку, седую в кудрях бороду. Подумал с неприязнью: «Двоедан, не иначе».

Старик согнул в поклоне широкую спину:

— К тебе, кормилец. Наслышан я, што ты сто рублей золотом сулишь тому, кто твою баржу на Егошихинский завод проведет. Дозволь мне, кормилец. Сорок годов я по Чусовой баржи водил. А счас обнищал вовсе, подушная одолела.

— Чай, двойную дань платишь? — не скрывая злобы, спросил Хрисанф. — Из двоеданов, вижу, ишь, под горшок обстригся.

— Так, кормилец, старой веры держусь.

— А по мне шут с тобой, за што хошь держись, а только, выходит, ты ворог мой? Чай, заришься завод мой подпалить?

— Дальний я, кормилец, аж из-под Катеринбурга, не знаю ваших делов здешних. Нашто мне твой завод сдался? Дыми, со господом, на здоровье.

— Та-ак, — удовлетворенно протянул Хрисанф. — Ну што ж, веди баржу, платой не обижу. Доволен будешь. А пока на-ка задаточек,