Пожалуй, это несправедливо [Гордон Диксон] (fb2) читать постранично, страница - 2

искупить свой позор. Никогда не думал, что этот старый краснолицый человек сделает со мной такое!

Собеседники помолчали.

– Может перегрызть ему горло? – осведомился Шеп.

В темноте раздалась звонкая оплеуха.

– Как ты смеешь так говорить! – сердито рявкнул Папаша. – Старый краснолицый человек – мой друг. Пусть даже он завидует моей большой семье, ведь у него самого только один сын – тщедушный и бледнолицый. Между прочим, такой же дурак, как ты! Хотя он тоже дьявол и очень умен. Учись быть хитрым и мудрым с дьяволами, если хочешь стать моим наследником!

Шеп захныкал, и Фрэнк не смог разобрать, что он сказал. Что-то вроде того, что он – хороший сын.

– Ни один сын не может быть достаточно хорошим, – отрезал Папаша. – А теперь пошли к остальным.

Послышался звук удаляющихся шагов, затем все стихло. Фрэнк повернулся и неслышно двинулся к домику. Заметив, что у Крейгара горит свет, он остановился и заглянул в окно. Его старший напарник лежал на спине, разметавшись во сне по кровати – поза его поразительно напоминала ту, в которой был привязан к кольям Папаша. Опять напился в стельку? Это в его духе.

Фрэнк вернулся к себе, включил свет, сел за стол, посмотрел на свой дневник и открыл его как раз на той странице, где остановился в прошлый раз. Он прочитал то, что написал двумя днями раньше.

«36 июля 187 г. по Целанскому летосчислению. Сегодня отправились на пункт сбора. 1246 кг порошка. Папаша, Крейгар, четырнадцать самок и восемнадцать самцов. Будем идти медленно, чтобы за три дня добраться до места и по пути собирать урожай. Синий, Масленок и Тигр оставлены поддерживать порядок в основном лагере и охранять новорожденных детенышей и беременных самок. Умер Коко. Скорее всего, от укуса ядовитого насекомого. Крейгар запретил делать вскрытие, говорит, что это взбудоражит остальных».

Фрэнк потянулся за ручкой, и по чистой странице побежали лаконичные строки.

«38 июля 187 г. по Целанскому летосчислению. Крейгар снова напился до чертиков».

Немного поколебавшись, он продолжил:

«Он ничего не смыслит в деле. Стремится всех опекать, но нет ничего хуже этой опеки. Полдня миндальничает с аборигенами, а остальное время их же запугивает и стращает… Когда трезв – распускает нюни; когда пьян – пугает. Удивляюсь, как они до сих пор не взбунтовались. Со мной он пытается обращаться так же. Трезвый – набивается в друзья, а под хмелем постоянно пытается внушить, что я обязан признать его старшинство. Жалкий старикан, который давно отстал от жизни, но никак этого не поймет.

Аборигены – источник дохода, и относиться к ним надлежит соответственно. Я буду настаивать на этом в заключительном отчете. Прямо о Крейгаре говорить не стоит. В Компании умеют читать между строк, и то, что я вынужден писать за него отчеты, скажет само за себя.

Мето: Табу аборигенов, запрещающее подставлять солнцу кожу живота, очевидно, каким-то образом связано с деторождением. Надо включить это в учебные фильмы. Нет смысла расспрашивать о подробностях Крейгара. В этом, впрочем, и во всем остальном, он разбирается хуже, чем я после подготовительных курсов».

Перо замерло на бумаге. Фрэнк вздохнул, закрыл дневник, встал, выключил свет и улегся в постель. Вскоре сон сморил его.

Он проснулся, когда уже рассвело. Аборигены без всяких приказаний ушли в лес – все до единого. Фрэнк подошел к соседней двери посмотреть на Крейгара. Старший компаньон до сих пор спал и при свете выглядел еще непристойнее. Он по-прежнему лежал на спине – видимо, не шевелился с вечера. Фрэнк в последний раз взглянул на него и зашагал прочь.

Он направился в лес – понаблюдать за аборигенами, которые уже приступили к работе: они рассекали древесную кору для сбора смолы. Он подошел к Шепу, который только что принялся за новую насечку. Острый обломок кварцевой глыбы, который сжимал в руке Шеп, впился в древесину и скользнул вниз по черному стволу. Казалось, что кора с трудом удерживала распирающую ее древесину – на стволе зазияла глубокая свежая рана с ровными краями, тут же засочившаяся тонкими струйками прозрачной янтарной смолы. Смола скапливалась у нижней кромки насечки и стекала вниз по стволу. На воздухе, не успев доползти до земли, она засыхала, превращаясь во множество крошечных красноватых кристалликов. Шеп осторожно провел ладонью по красному следу и смел их в маленькую горку между корней. Рана на стволе быстро затягивалась. Шеп лизнул ее своим толстым лиловатым языком, и по стволу вновь заструилась янтарная влага.

Глядя на него, Фрэнк почувствовал, как душу охватывает незнакомое чувство, точнее, даже сочетание чувств, в котором он мог выделить только отвращение, жалость и еще необъяснимую зависть к существу, за которым наблюдал. По крайней мере, в жизни Шепа все просто. Он знал только то, что должен делать надрезы на дереве и время от времени лизать их, чтобы не дать пересохнуть струйке древесных слез. Ему не нужно ломать голову, сидя где-нибудь в лаборатории, отыскивая в собственной слюне энзимы,