Огонь сильнее мрака [Анатолий Герасименко] (fb2) читать постранично, страница - 4

потом сюда возим.

— В здешних краях крупный зверь не водится, — заметил Джон. — Неужели без частокола не обойтись? Или разбойников боитесь?

Пер ухмыльнулся и крутанул ломом:

— Разбойников никогда туточки не видал.

— Ну и зачем тогда с частоколом возиться? — удивился Репейник. — Поставили бы обычный забор, можжевельник высадили — вот вам и готова изгородь.

— Да толку-то с изгороди, она ж низкая, а это отродье как ломанётся… — с жаром начал Пер, но тут же осекся и покосился с испугом на Репейника. «Ух ты, — подумал Джон. — Похоже, интересные дела у них творятся. Отродье, против которого нужен частокол — это любопытно». Он остановился. Пер, шаркнув ножищами и подняв облако пыли, тоже притормозил, и тогда Джон коснулся руки Пера. Всего на секунду…

ну всё теперь шериф с меня шкуру спустит как батя ремнем по жопе чашку разбил

…всего на мгновение…

вот меня понесло дурака а этот хер городской тоже хорош привязался дурак а он хуже ярмарка по полю шуты скачут

…похлопал по плечу…

частокол частокол ишь вырядился пушка напоказ вышел бы против меня я бы те показал частокол зачем нам частокол

…задержал руку…

надо было сразу врать против волков и все тут а теперь как ему не расскажешь про эту тварь не расскажешь все равно узнает все равно про волков врать зубы острые

…отдернул, разрывая контакт…

вот гад что делать-то задавлю порву ненавижу кровь на земле зубы

…но успел понять, что угадал.

Сложно выудить что-то понятное из мутного потока, который несется в чужой голове. У каждого человека есть проторенные дорожки в собственном уме, своя, как говорят доктора в Дуббинге, ассоциативная матрица. Да еще эмоции, всегда эмоции, любая мысль окрашена в желание, ненависть, страх, надежду, восторг… От чужих эмоций у Репейника начиналась мигрень. Чем ярче были чувства у того, кого читал Джон, тем быстрей начинался приступ мигрени, и тем сильней была боль. Вот и сейчас — заломило в затылке, расперло виски, стукнуло в темя. Репейник поморщился. Пер мрачно косился на него. Ну да, конечно. Хер городской, вырядился, пушка напоказ, а теперь еще зачем-то пальцем тычет. Однако как он боится этого своего шерифа, похоже, суров у них шериф… А ведь не коня увели у старосты, все намного серьезней. Репейник остановился, быстро огляделся и, глядя прямо в мрачные глаза детины, сказал негромко:

— Порядок, Пер. Я ведь всё знаю. Слухи уже до Дуббинга дошли.

Пер недоверчиво повёл головой, а Джон прибавил:

— Шерифу ни слова не скажу.

— Не скажете? — буркнул Пер.

— Чтоб мне сгореть, — сказал Джон и улыбнулся. Пер тоже заулыбался, сначала неуверенно, а потом расплылся в улыбке и от души хлопнул Репейника по плечу.

да не нормально свой не выдаст зря я его так а как же он всё знает выходит кто-то сболтал

Контакт на этот раз вышел совсем недолгим, но Репейнику хватило и мгновения, чтобы сообразить: он взял правильный тон. «Главное, не давать больше ко мне прикасаться, — подумал он сквозь волны мигрени, — а то свалюсь прямо здесь. До чего легко у деревенских настроение меняется, о боги мертвые… Так, надо разыгрывать осведомленность».

— Давно это в последний раз было? — деловито спросил Джон. Полезно держать наготове такие вопросы, ничего не значащие, ни к чему не обязывающие, но исподволь побуждающие собеседника рассказывать всё, что он знает.

— Месяц прошел, — хрипло, понизив голос, сказал Пер. — Как раз ночь темная случилась, безлунная. Она ж не любит свет-то, днем ни в жизнь не покажется. Ну, и луну тоже того… не очень.

Репейник кивнул, подбадривая.

— А мы все спали, — продолжал Пер уже громче, — тогда Клаут на воротах стоял, а все спали. Он стоял-то не один, с ним Люку положено было дежурить, да Люк принявши был с вечера, ну, это… разморило его. В канаве отдыхал. Клаут все зенки проглядел, а не заметил, как она подкралась. Во-от… А Люк-то принявши был, его и разморило… Она, значит, подкралась…

— И конец Клауту? — подхватил Репейник. Пер удивленно на него глянул:

— Да нет, Клаута она заворожила, а потом его отпустило, под утро уже, правда, но отпустило. Да вы ж его сам видали, он с топором у ворот щас был. Клаут теперича боится снаружи-то стоять. Говорит, у него, как это, фибия, вот. А Люку хуже пришлось, — Пер замолчал и сочувственно помотал головой.

— А что с Люком стало? — спросил Репейник.

— Выгнал его шериф со службы, — убитым голосом сказал Пер. — Сказал — за преступную халатность. За пьянку, то бишь.

Повисло молчание. Правда, ненадолго.

— Во-от, — протянул Пер, глядя куда-то вдаль. — Стало быть, пошла она тогда по деревне, и прямиком к старому Хьюгу. Порося в хлеву схватила, живого. Тот, конечно, визг поднял, тут-то все в деревне и проснулись. Вышли на улицу. Нашли её в хлеву. Она как зашипит, как зубищи выставит! А потом удрала, как пришла, прямо по улице, через ворота. С поросём подмышкой. И ни одна душа ей дорогу не заступила. Ну, это с ихних слов. Пока мы с