Молитва в бездождие [Юрий Александрович Фанкин] (fb2) читать постранично, страница - 3

Фатея и сказала - словно поддразнила: - Получше стало…

Фатей хмыкнул и положил повязку на колено. Аннушке показалось, что муж по-детски капризничает. Пожалуй, и сам Фатей не догадывался, что скрывается за его упрямством. А ведь он противился не Аннушке - это было бы слишком просто и обыденно. На самом же деле Фатей не желал покоряться природной стихии, делающей людей слабыми и неестественными. И, сопротивляясь, он невольно чувствовал то, что хотелось чувствовать: ему казалось, что с повязкой было душно, а горечь как была в горле, так и оставалась - легче не становилось…

Они сидели рядом, стараясь не касаться плечами: накопившаяся за день жара медленно исходила из их тел. И словно от хорошо натопленной русской печки, веяло от избяного сруба. Фатею показалось, что сквозь кислый, ставший привычным дым начал пробиваться сладковатый запах цветущей сирени.

- Чуешь: сиренью пахнет? - шёпотом спросил он. Аннушка пожала плечами. “Без повязки почуяла бы!” - подумал Фатей.

Какие-то существа стали бесшумно вылетать из застрехи избы. Они стремительно появлялись и, покружив, прятались в своём прежнем укрытии. Их полёт был каким-то замысловатым, ломким - так не могли летать обычные птицы. Несколько раз они так близко пронеслись от Фатея, что он ощутил на своём лице чёткий росчерк дуновения.

- Летучие мыши! - спокойно сказала Аннушка. - Играют. Фатею вспомнилось другое название.

- Нетопыри! - сказал он. Ну, конечно, в такую ночь должны летать только нетопыри.

Серая обложная пелена над спящей Берёзовкой чуть посветлела.

Фатею хотелось, чтобы, как в прежние годы, вовремя появились и ласково обогрели отдохнувшую за ночь землю рассветные лучи, и на высоких укосных травах живо заиграли радужные росы. Но не прорывались лучи сквозь небесную завесь, травы были вялыми, понурыми, без влажных искорок, и обычное летнее утро казалось бесконечно затянувшимся, украденным. И вдруг в глубокой обморочной тишине робко, словно весенний росток, проклюнулся голос зорянки. Птичка радостно журчала, смелея с каждой трелью, и, вторя ей, на разные лады загомонили другие птахи.

- Слышишь? - заволновался Фатей. - Слышишь?

- Слышу! - тихо отозвалась Аннушка.

Она сняла с лица марлевую повязку и снова стала обыкновенной, близкой. С таким жадным вниманием Фатей, наверное, не вслушивался в жемчужный перещёлк майских соловьев.

- Пахнет, - неожиданно сказала Аннушка.

- Чем пахнет? - не понял Фатей.

- Сиренью! - сказала Аннушка. - Махровой сиренью. Помнишь, как мы искали в ней “счастье”? - Аннушка улыбнулась. Помолчав, взглянула на светящийся экран мобильника и, сдержанно зевнув, предложила: - Может, домой?

- Подожди немного! - Фатей умоляюще, как в пору юности, глянул на жену. Та кивнула.

Они, не сговариваясь, поднялись одновременно. Фатей почувствовал, как у него затекли, одеревенели от долгого сидения ноги. Покачиваясь из стороны в сторону, он с наигранной бодростью замахал руками. Сколько ни маши, а на восьмом десятке далеко не улетишь! И Аннушка тоже, словно квочка после насеста, неуверенно топталась на месте. - Сделаем кружок? - предложил Фатей. Аннушка согласилась.

Разминая ноги, они ещё раз прошли деревню из конца в конец. Рассеянным дымком тянуло от Ближнего леса, но дома, слава богу, не горели.

Наконец, с чувством исполненного долга, Агафоновы вернулись в свою избу. И как только открыли внутреннюю дверь, Аннушка сразу же включила свет, задёрнула плотные, спасающие от утренних лучей шторы и включила самовар… Соблазнительно запахло травяной заваркой - мятой и мелиссой.

Фатей незаметно для себя - словно вдохнул - выпил два бокала, вспотел. Он почти переборол сон, но сейчас его больше всего угнетала усталость. Хотелось вытянуться на постели в полный рост, отдохнуть хорошенько, чтобы выдержать новый день.

Он, то и дело оступаясь, медленно разделся и лёг поверх одеяла. Из полураскрытого бокового окна, выходящего в сад, тянуло едва заметной утренней свежестью. Было слышно, как похрустывает рассохшимися суставами старая сосновая изба. Матица тоже поскрипывала - казалось, по чердаку продолжает бродить ошалевший от дневной жары домовой. Из потолочных пазов сыпалась на пол древесная труха.

Отгоняя беспокойные мысли, Фатей незаметно уснул. Сон его был неровный, рвущийся. Иногда он проваливался в неизведанную бездну, где обитали покинувшие земной мир родные, близкие сердцу, люди. Они, светлые, бестелесные, стараясь не соприкасаться с ним, кружили возле Фатея и говорили, как ему казалось, что-то важное и пророческое. Он пытался запомнить сказанное, но почему-то забывал. Напрягая память, просыпался и, мучаясь от неопределённости, засыпал и наконец окончательно проснулся, ощутив, как по его лицу настойчиво ползают какие-то мелкие существа. Морщась, он попытался отмахнуться от них, как обычно отмахивался от комаров и мух, но это не помогло: по его разгорячённому лицу ползали капли пота.

Наручные часы, лежащие рядом, на журнальном столике, показывали