веранду.
– Да уж. Упросила мастера, он и сделал. Очень она отцу нравится, каждый день греется тут на солнышке. Отец! Посмотри-ка, кто к нам приехал! Синта-сан, Синта-сан приехал из Токио!
Мачеха с наигранной поспешностью раздвинула сёдзи. Послышался отцовский голос, и из комнаты выглянуло старчески багровое лицо. В первое мгновение
он даже опешил: трудно было узнать в выползшем на веранду старике, одетом в серое кимоно и темно-коричневую безрукавку, собственного отца. Бамбуковый настил под отцовским телом прогнулся, и
ему показалось, что отец болен. Но уже в следующую секунду
он понял, что ошибся: вид у отца был цветущий, как никогда, волосы аккуратно подстрижены и зачесаны назад.
И когда это отец успел так перемениться? – поразился
он. С прошлого приезда двух месяцев не прошло…
– Как жизнь? – опомнившись, без особого энтузиазма спросил
он.
– Спасибо… – Отец едва заметно улыбнулся, ожесточенно почесал за ухом и умолк.
Ему тоже больше нечего было добавить, и
он, усевшись, принялся обозревать прилегавший ко двору пустырь.
…Огород. Курятник. Что растет там, на огороде? Какие-то бледно-зеленые ростки вытянулись в ряд среди черных комьев земли, выпустили крошечные листочки. В прошлый раз
он видел только курятник, пустырь был нетронут, и на девственной целине валялись старые татами
[1] и соломенные веревки.
Похоже, жизнь тут наладилась, подумал
он и испытал некоторое облегчение. Два месяца назад отец, в старых военных брюках, бестолково суетился у курятника, а мачеха с недовольным видом металась из комнаты в кухню. Вообще-то, когда отец начинал раздраженно ходить взад-вперед, это вовсе не означало, что он не в духе; просто, задумав что-то, переставал обращать внимание на окружающих. Зная эту черту,
он не придал тогда суете никакого значения, однако теперь стало очевидно, что все же в тот день отец был слегка не в себе. Да и мачеха переменилась разительно: теперь она вела себя так, будто живет здесь по меньшей мере лет десять. Устраивает ее жизнь с отцом или нет, но она сумела по-своему приспособиться – это заметно даже по атмосфере в доме.
– Ну как, навестили приятелей в Токио? – не без ехидства поинтересовался
он.
– А? Ну да, навестила… – Мачеха натянуто улыбнулась, стараясь скрыть замешательство, а
он подумал: поди не слишком они тебя ласково приняли, твои приятели. Оттого и перемены в настроении… И «приятели», и сам нынешний Токио, похоже, отрезвили ее. Но почему-то
он насторожился.
…Что тут происходит? Наблюдая за куриной суматохой,
он вдруг почувствовал, как к горлу подкатывает комок: заметил, из чего сделан курятник. Деревянные рамы с натянутой на них металлической сеткой, сколоченные кривыми гвоздями кормушки напомнили времена, когда они всей семьей ютились на даче у родственников: Япония потерпела поражение и профессиональные военные стали никому не нужны; тогда отец целыми днями как одержимый сколачивал кормушки, гнезда, насесты.
Он помнил это удивительно отчетливо. Даже куры, что сидят в курятнике, – потомки цыплят, вылупившихся из яиц в те дни…
Достав из гнезда маленькое, точно перепелиное, яичко,
он равнодушно спросил:
– Все так же несутся – раз в три дня? Отец неопределенно усмехнулся:
– Не знаю… За ними теперь она смотрит.
Он поднял глаза – и не нашелся, что ответить. Отец стоял с рассеянным видом, засунув руки за оби
[2]; носки на нем были домотканые, а уличные гэта хоть и недорогие, но новенькие. Придирчиво оглядев всю отцовскую фигуру,
он не обнаружил ни единого пятнышка. Когда после войны их выселили из дома и семья в поисках крова кочевала с места наместо, отец,куда бы они ни ехали, в первую очередь собирал в дорогу своих кур и нес их сам, с величайшей осторожностью… Теперешнее безразличие необъяснимо. Что происходит? – снова недоуменно подумал
он.
Оба молчали. Из комнаты послышался мачехин голос:
– Синта-сан, пожалуйте в дом. А то отец готов сидеть там до вечера. Не ровен час, простудится… Отец, не холодно тебе в
о-сота? Может, подать хаори?
Кожа на висках у отца порозовела, от смущения все лицо залилось пунцовой краской. А
он ощутил болезненный укол в сердце. Вот оно как, о-сота… Так называли на родине отца теплую безрукавку, но отчего-то в устах мачехи это слово неприятно резало слух. А жеманство, с которым она выговаривала его, сразу вызвало в памяти каблуки и широкополую шляпу.
…Почему я обращаю внимание на такие пустяки? – раздражаясь от собственной мелочности, подумал
он, поднимаясь в дом. Какая разница, какое у нее произношение! Но тут же в глаза бросилась уродливо свисавшая с сутулых отцовских плеч безрукавка – точно неуклюжее животное забралось на спину, – и
ему снова стало противно. Нелюбовь к безрукавкам
он унаследовал от матери: та ни разу, даже в детстве, не надела на
него безрукавки. Да и на отца тоже. Оттого и сегодня, увидев отца,
Последние комментарии
1 час 9 минут назад
7 часов 39 минут назад
8 часов 16 минут назад
1 день 21 часов назад
2 дней 10 минут назад
2 дней 14 часов назад