Куси, Савка, куси! [Игорь Глебович Дубов] (fb2) читать постранично, страница - 3

же, черти! Три месяца обрабатывали данные! И – ничего. Да если бы я знал об этом сигнале заранее! Уж, наверное, я бы вчера довел слепых.

Впрочем, не раздувайся попусту. Во-первых, тут до конца неясно, сигнал ли это или нет. А во-вторых, нельзя искать крайнего в ГПС. Всего не предусмотришь, и от ошибок никто не застрахован. Эфир они слушали тщательно, я им верю. Но не сумели же расчетчики дать прогноз по Бакаю с Федором. Значит, и эти могли прохлопать одинокий слабый сигнал….

И вообще, – сказал он себе, – при чем тут ГПС?! Ведь сегодня ты уже все знал, однако это не помешало тебе упустить Сивого. Такие дни – и один прокол за другим!»

– Малыш, – попросил он, – дай-ка еще раз, только медленно, как они обходят Егория. Я буду их брать там.

Сивый с Обмылком шли не торопясь, ни на кого не обращая внимания, вроде бы переговариваясь, а на самом деле зорко глядя по сторонам, и взгляды их, быстро скользящие поверх голов в попытке сориентироваться на местности, выдавали людей пришлых, не знающих ни Варварки, ни Москвы, но почему-то предпочитающих это скрывать.

Трудно будет с «Фокусом», – заметил Свирь. – Очень сосредоточены.

Этот тест нравился Свирю своей быстротой, хоть и не был так надежен, как «Волчок». Однако «Фокус» требовал максимально естественного для каждой конкретной ситуации способа привлечения внимания – иначе он не работал.

Споткнешься – и хлопнешься наземь у ног, – предложил Малыш. – Ты уже это делал.

Сивый с Обмылком, снова возвращенные Малышом назад, свернули к церкви Святого Георгия, обходя ее с юга. Свирь оглядел двух старух и калеку без руки, рядом с которыми он должен будет завтра разместиться на паперти. Сивый заговорил оживленнее и ткнул рукой вперед.

Дай мне крупный план, – попросил Свирь. – Попробую прочитать по губам.

Не получится. Ракурс не тот. Но можно догадаться.

Ну-ка!

– Он говорит, что это не та церковь.

– По паре Сивого, кажется, нет ни одной речевой фиксации?

– Да. По ним вообще мало информации, ты же знаешь.

– Хорошо, – сказал Свирь. – Конец диалога.

Малыш замолчал.

«Мало информации, – размышлял Свирь. – И еще этот сигнал. Как раз вчера. А сегодня Сивый с напарником. И мало информации. Ну как нарочно, один к одному! Неужели это Летучие?! Конечно, если бы не сигнал, ты б так не дергался. А о сигнале, между прочим, лучше не думать. Считай, что не было никакого сигнала. Ты сто раз смотрел картинку. Там полно засветок, и этот сигнал вполне может оказаться обычной помехой. Не думай об этом сигнале – а то ведь так легко принять желаемое за действительное. Тем более, когда устал ждать. А если это был посадочный бот? – спросил он себя. – А ты боишься в это поверить. Что тогда?»

Он закрыл на секунду глаза, помассировал грязными пальцами виски.

Даже если локатор Малыша действительно взял посадочный бот «Целесты», из этого ровным счетом ничего не следовало. Кроме того, что работать надо было еще тщательнее. Работать – это все, что ему оставалось. И еще не делать таких ошибок, как сегодня.

«Ну ладно, – сказал он себе, расстегивая верхнюю пуговицу. – Камеры ты поставил. Теперь, по крайней мере, увидишь, что там, за Николой Чудотворцем, произойдет. Так что ложись, не мучайся, лучше не станет…»

Глаза щипало. Пора было спать. Июль получился очень напряженным. Семнадцать уже отработанных групп и три, оставшиеся до конца месяца. Да плюс ко всему еще этот невнятный сигнал. Такого у Свиря еще не было. Недаром июль здесь звали «страдником». Впрочем, работать все равно было легче, чем зимой. Зиму Свирь не любил.

Он вздохнул и стал неловко стаскивать кафтан, чтобы накрыться им. Теперь можно было и лечь.

«Спать, – приказал он, устраиваясь на лавке. – Завтра сложный день. Спать…»

И снова горел воздух, привычно метались за экранами языки пламени, и непонятно откуда взявшаяся Ията корректировала посадку. Она отстраненно молчала, глядя прямо перед собой, и сердце остро сжималось, истекало болью непоправимой утраты, и холодная пустота распирала грудь, потому что ясно было, что их поезда давно уже ушли по горящим мостам, да и от самих мостов теперь остались только обожженные головешки на дне пропастей. И черный противоперегрузочный костюм со стоячим воротником, и воронье крыло густых волос, и румянец на точеных смуглых скулах. И ни обнять, ни прикоснуться губами.

Сейчас он почему-то был Вторым. Он сидел у параллельного дубль-пульта, и Ията не замечала его. Он практически никогда не был Вторым, он вообще не привык быть вторым, тем более при Ияте. И надо было отщелкнуть ремни, дотянуться до панели ввода и, взяв, наконец, управление на себя, привычно вогнать бот в рапирный коридор маяка. Это было очень просто, но он почему-то не мог даже пошевелиться, и кошмар бессилия захлестывал, хватал спазмой за горло, размазывал по креслу…

Вздернувшись, он вырвался из сна и сел на лавке, измученно привалившись к стене, судорожно втягивая холодный ночной воздух. Бокал бы сильного тоника, стряхивая облепившую лицо паутину бреда. И – взмыв километра на