Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск второй [Эрик Хобсбаум] (fb2) читать постранично, страница - 5

Плеханов связывал новую аграрную программу Ленина с «оптимистическими предположениями», с «обычным приемом утопического мышления»^[11], согласно которому демократическая республика, порожденная революцией, продержится вечно и, следовательно, национализация не принесет результатов, вызывавших опасение Плеханова (сам же Плеханов настаивал на существовании опасности реставрации деспотизма, которая именно в национализации найдет солидную базу); а с другой стороны, он отдавал себе отчет в том, что аграрная программа Ленина не являлась самоцелью, а была «тесно связана с утопией захвата власти революционерами»^[12], то есть с народническо-якобинским проектом, который должен был осуществляться, по мнению меньшевиков, на базе организации и концепции партии, отстаиваемых Лениным. Это также послужило причиной того, что Плеханов выступал против ленинской аграрной программы и предпочитал ей муниципализацию, которая, если ее проведение доверить местным органам самоуправления и в случае реставрации деспотизма, создаст благодаря таким политическим органам оплот против реакции. Впрочем, заключал Плеханов, если бы муниципализация была невозможной и если бы пришлось выбирать между национализацией и распределением земли между крестьянами, то он «в интересах революции» предпочел бы последнее решение.

3. Классы и государство в революции

Все эти разнообразные позиции по аграрному вопросу были еще одним отражением полемики, которую вели русские марксисты, особенно Плеханов, против народничества. Центральным в этой полемике был вопрос о государстве, о самодержавном государстве старого типа в России, которое революционные народники, захватив власть путем заговора, намеревались использовать в целях проведения радикальных социально-экономических преобразований в стране. Именно поэтому в своих основных работах о русском революционном марксизме Плеханов боролся против народническо-якобинской идеи «захвата власти», предостерегая от увлечения идеалом «патриархального авторитарного коммунизма», при котором вместо «перувианских „сынов солнца“ и их чиновников национальным производством будет заведовать социалистическая каста»^[13]. Уже упомянутая статья Плеханова «К аграрному вопросу в России» содержит его центральную мысль о «восточном деспотизме» и на примере русской аграрной истории показывает, как «русское государство постепенно сделалось тем Левиафаном, о котором мечтал Томас Гоббс»^[14]. В исторической обстановке рабства и деспотизма, разумеется, не могла оставаться нетронутой психология крестьянина. Чем объяснить, спрашивает Плеханов, видимую легкость революционной пропаганды среди крестьянства, а также «беспорядки» в деревне? И отвечает: «психологией крестьянина, исторически сложившейся на почве очерченной мною „национализации“ земли. А эта психология существовала несравненно раньше, чем крестьянство стало поддаваться революционному влиянию. Она создана не революционерами, а „историей государства российского“»^[15]. Когда крестьяне говорят об изъятии земли у помещиков, они даже не помышляют о подрыве основ государства. Напротив, крестьянин

«считает себя охранителем той экономической основы, которая освящена в его глазах веками, потому что на ней в течение целых веков держалось русское государство. Потому-то он искренно считает бунтовщиками помещиков, противящихся переделу. И в некотором смысле – в смысле сознательного стремления – он в самом деле является охранителем. Более того. Если бы ему удалось восстановить указанную экономическую основу старого нашего государственного порядка, то сильно, очень сильно повернулось бы назад колесо русской истории»^[16].

Отсюда двойственность отношения Плеханова и меньшевиков к крестьянству, в котором они усматривали оппозицию и одновременно вероятную опору режима нового деспотизма.

«Поэтому мы поддерживаем крестьянское движение только в той мере, в какой оно разрушает старое, а не в той мере, в какой оно стремится восстановить нечто такое, в сравнении с чем само это старое кажется новым и прогрессивным явлением. Двойственный характер крестьянского движения требует от нас – не скажу двойственной тактики, потому что хуже такой тактики быть ничего не может, – нет, наоборот, нам нужно внимательно следить за тем, чтобы наша тактика не стала двойственной под влиянием двойственного характера крестьянского движения; чтобы она сама не прониклась отчасти реакционным духом; чтобы она не поддерживала стремления повернуть назад русскую экономическую историю»^[17].

Если меньшевики обвиняли большевиков в авантюризме и утопизме новонародничества, большевики обвиняли