Об ангелах, ведьмах и вселенских механизмах (СИ) [Рия Альв] (fb2) читать постранично, страница - 2

ангелом-хранителем. Вот. Теперь не будешь какое-то время, пока тебе нового подопечного не подыщут.

«Нового» — это слово срабатывает как спусковой механизм.

— Нового, да? А она пусть выкарабкивается, как хочет?! Я её одиннадцать лет знаю. Она птенцов выпавших в гнёзда возвращала, чуть шею себе при этом не свернув. Животных бездомных подкармливала. Отгоняла чужие плохие сны. Болезни лечила, пока все спали. Они её боялись, а она их оберегала. И вот её вы ведьмой называете?! Да она и мухи не обидит! Она!..

— Я знаю!

Солярия бьёт по столу так сильно, что я отшатываюсь и замолкаю. В небольшом кабинете с небом вместо потолка повисает звенящая тишина.

Не ожидал от Солярии такого. Хотя, тут у любого нервы сдадут. Только сегодня она уже часа так полтора лицезреет картину «ангел истерящий». А если считать с того момента, как всё это началось, то уже пару месяцев будет.

— Я всё знаю, — говорит Солярия уже привычно-тихо. Её огромные голубые глаза в обрамлении золотых ресниц полны грусти и скорби. С неё только иконы писать. — Но сделать ничего не могу. Я не совет.

Знаю я, что она не совет. Более того, в этот самый совет я даже пробраться не могу, чтобы закатить скандал именно там, а не портить тут жизнь Солярии, которая виновата лишь в том, что когда-то ухитрилась назвать другом такого придурка, как я.

— Прости, — говорю я виновато, даже искренне стыдясь своего срыва, и сажусь на стул, с которого недавно вскочил.

Солярия на меня, конечно, не злится. Она понимает. Она вообще слишком много всего понимает. Добродетельница моя.

— Не везёт тебе с подопечными, — говорит Солярия грустно, опускаясь уже на свой стул. Между нами стол из белого дерева и пару стопок никому не нужных бумаг.

За приступом гнева следует апатия, так что я лишь молча киваю. Лень, гнев, уныние. Не ангел, а ходячий список смертных грехов.

Я кладу голову на до омерзения белую столешницу — и почему у нас всё должно быть белым?! — и закрываю глаза. Пытаюсь успокоиться, но в голову лезет всякая дрянь.

С подопечными мне и правда не везёт. Первый был парень, весёлый такой, неунывающий, почти стопроцентный оптимист, но с огромным кармическим долгом. Даже знать не хочу, что он такого в прошлой жизни вытворил, но беды на него сыпались каскадом. И вот такое вот «хранительство» не работа, а пытка. Сиди себе и смотри, как человек мучается. Отрабатывает. И попробуй только оттолкнуть такого от несущейся на него машины или от грабителей увести, тебе совет так мозги выполощет, что и думать забудешь, как сопротивляться воле механизмов вселенной. Но я почему-то не забыл.

Он умер в двадцать шесть, его сбила машина. Водитель был мертвецки пьян. Я помню номер и марку машины, лицо водителя, точный адрес места происшествия и время с точностью до секунды, даже спустя много лет. Того водителя так и не поймали.

Когда скорая приехала, за моим подопечным уже пришёл жнец. Странный парень, рыжий и лохматый, будто у него на голове застыло живое пламя, с улыбкой, такой же острой, как лезвие его косы. Мне тогда казалось, что он надо мной насмехается. Пожалуй, даже было над чем, выглядел я, должно быть, действительно жалко. Жнец ушёл, сделав свою работу, так ничего и не сказав, хоть я и ждал от него издёвки. А я остался. Таскался за мёртвым уже телом, как неприкаянный дух, сам не знаю зачем. Наверное, потому что я идиот.

Второй подопечной была девушка. Кармический долг не такой уж и большой, средненький, такой почти у каждого третьего. Но тут была другая проблема.

Дама мне попалась впечатлительная, тонко чувствующая. Каждую, даже небольшую беду, воспринимала как трагедию всей жизни. Сломался ноготь — это знак, весь день пойдёт наперекосяк. Парень не прислал сообщение с пожеланием спокойной ночи — он её больше не любит, у него есть другая. Родители не удовлетворили очередную хотелку — они её не любят, и вообще она им всегда только мешала. Последнее — правда, но только по моему мнению, а, по её мнению, она была самым несчастным человеком на этой земле. По факту — избалованной дурой.

Как итог всего этого — четыре попытки самоубийства. Родители правда знали только о двух, которые входили в её «норму» по несчастьям. Ещё две так и остались только в её чудной головке, потому что в первый раз все таблетки куда-то испарились, а второй раз в доме не нашлось ни одного подходящего лезвия. Счёты с жизнью ей удалось свести только в пятый раз. Упорная оказалась барышня. Шагнула с крыши двадцатиэтажки, мечтала о красивой смерти, но то, что от неё осталось… В общем, о красоте там речи и иди не могло.

За ней пришёл всё тот же жнец. Рыжий с острой ухмылкой.

— Не везёт тебе, ангел, — сказал он тогда. Это могло прозвучать, как издёвка, но прозвучало сочувствующе.

У того жнеца были алые глаза, как и у всех из его