Пари виконта [Рафаэль Сабатини] (fb2) читать постранично, страница - 2

эту даму! – возгласил де Бриссак.

– Вы так полагаете, шевалье? – вскричал я, вскакивая на ноги в раздражении от такого упорного противостояния. – Вы так полагаете? Тогда выслушайте мой ответ. Не будь я Камиль де Вильморен, если не поставлю маркизу де Гранкур на колени – на колени, запомните, до того как стану на месяц старше. А не сумев этого исполнить, я выплачу тысячу луидоров!

После этого я сел, приветствуемый бурными возгласами всего собрания, и осушил свой вновь наполненный до краёв бокал, чтобы утолить жажду, которую во мне возбудила моя решительная речь.

II

На следующий день с больной головой и с трудом соображая я стал припоминать, что было сказано и решено за ужином у comte де Сент-Обана. Но воспоминания о вечере в целом были расплывчатыми и беспорядочными, быстро крутясь разноцветным колесом.

Единственное, однако, что встало передо мной со всей определённостью и язвило душу сожалениями, – это моё пьяное пари.

Не поймите меня неправильно. Я счёл бы неприемлемым для себя предстать перед вами в ложном свете, ибо, в чём бы ни заключались мои грехи, я никогда не был лицемером, тем более я не желаю быть им в данном случае. Чувство чести не являлось источником моих сожалений, как тому следовало быть. Мне кажется теперь, что, подобно многим из тех, кто громогласно распространяется о чести и клянётся ею как чем-то самым для себя святым, тогда я лишь смутно догадывался о том, что значит эта добродетель на деле. Мои сожаления рождались страхом, что мне не удастся выиграть пари и я буду объявлен пустым хвастуном.

Я встретил в то утро Сент-Обана и де Бриссака на приёме в Лувре, и они, смеясь, поинтересовались, ухаживаю ли я уже за маркизой. Моему ответу во многом недостало той учтивой беззаботности, вид которой я напустил на себя, и его не сопровождал мой обычный смех.

Наверное, моя грубость в этом случае дала начало толкам среди тех, кто, присутствуя за ужином у Сент-Обана, были осведомлены о пари, – дело держалось нами в глубочайшей тайне, – что я не намеревался ухаживать за дамой или на самом деле завязать с ней какие-то отношения.

Когда я услышал об этом двумя днями позже, дремлющая во мне энергия пробудилась, и, поскольку наличные деньги были на удивление отсутствующим явлением, я должен был волей-неволей взяться за дело без дальнейших оттяжек, чтобы заставить маркизу преклонить передо мной колени или в противном случае смириться с продажей своих лошадей и драгоценностей.

Поскольку виконт де Вильморен производил бы на мир жалкое впечатление без этих аксессуаров, такая жертва была немыслима.

Поэтому я начал с выяснения, какого сорта мужчину маркиза посчитает вполне приближённым к её идеалу. Вскоре я сделал вывод, что если эта живая ледышка и имеет какую-либо склонность к противоположному полу, то к военным и вообще рубакам. Я поморщился, узнав об этом, ибо от таких мужчин, по-моему, всегда несёт кожей и им свойственна бесцеремонность, неподобающие манеры, чему мне тошно было подражать. Однако тысяча луидоров плясала перед моими глазами подобно докучливому духу и должна была быть завоёвана.

Я поискал у себя тёмный костюм, который, может быть, спасся от духов, но, не найдя такового в своём шкафу, был вынужден посетить портного, которого удостаивал своим постоянством и который из-за моей статной фигуры был не слишком настойчив в своих платёжных требованиях.

Этот искусный продеватель ниток в иголки выпустил меня в мир облачённым в тёмный бархатный костюм с серебряным галуном, а сверху я застегнул перевязь из тиснёной чёрной кожи для непомерной длины рапиры с бронзовым эфесом и в кожаных ножнах.

Вообразите меня, – чьи перевязи были всегда из яркого, украшенного богатой вышивкой шёлка, у чьей шпаги эфес был больше клинка и весь сверкал драгоценностями, – таким образом преобразившегося, подобно какой-то мрачной ночной птице или какому-нибудь ханжески ноющему о добродетели последователю английского пуританина Кромвеля.

И это ещё не всё; ибо когда дома я критически обследовал свою внешность перед зеркалом, то разразился проклятиями из-за девически гладкой кожи и кроткого выражения лица, поэтому, заставив слугу принести мне горячие щипцы, попытался, закрутив вверх усы, придать им воинственный, колючий вид, который мог бы добавить свирепости моей во всём остальном утончённой красоте.

Проделав всё это и смяв свои локоны шляпой с высокой тульей, украшенной одним-единственным пером, я отправился обольщать. И де Бриссак, которого я встретил по дороге и который признал меня отнюдь не с первого взгляда, осматривая меня – блестящего кутилу Вильморена – обутого в сапоги со шпорами и препоясанного такой шпагой, от удивления резко выдохнул и спросил, с каким неприятелем я собираюсь встретиться.

– Никакой дуэли не предполагается, – отвечал я холодным тоном, рождённым уверенностью в себе, позаимствованной от моего облачения. – Я намереваюсь нанести визит маркизе.

– Тогда, во имя