Противостояние [Серхио Перейра] (fb2) читать постранично, страница - 3

родившегося младенца, — российской демократии, именовались просто, без затей — Октябрьский переворот. Октябрьский переворот свершился точно по расписанию, — в ноябре 1917 года. Но лишь почти через год, в октябре 1918,  Ф. Э. Дзержинский сумел выехать в Швейцарию. Для бдительных контрразведчиков альпийской Конфедерации, это была всего лишь поездка на отдых.

— Нет, что и самом деле, председатель ВЧК не может навестить жену и сына? Вы удивляетесь, господа полицейские, как в разгар белого террора из окружённой кольцом врагов и удушаемой костлявой рукой голода Советской республики партия большевиков смогла отправить председателя ВЧК в Швейцарию, чтобы он отдохнул от своей тяжёлой работы и месяцок понежился на тамошних курортах? А вы разве не слыхали, что в Стране Советов всё во имя человека, всё на благо человека? То-то и оно! Говорите, что никогда не были на курорте, герр вахмистр? Ничего, через десяток-другой лет и у вас будет советская власть, вот тогда и поедете! (Разумеется, что этого монолога Ф. Э не произносил на швейцарской границе, так как был направлен за кордон инкогнито. Товарищам же, Троцкому и Сталину, дабы объяснить отсутствие тов. Дзержинского на рабочем месте, в столь ответственный для Страны Советов момент, была преподнесена легенда о необходимости инспекции секретной агентуры бывшей русской разведки за рубежом.)

В Лугано “железный Феликс” надолго не задержался. Объяснив Софье Сигизмундовне всю архиважность его присутствия в Цюрихе, он, поцеловав сына Яна, и сменив буржуазный котелок на зелёную тирольскую шляпу с кисточкой, отправился вечерним поездом на северо-восток страны.

Под равномерный перестук колёс, в мягком уюте пульмановского вагона, глядя на появляющиеся и исчезающие огоньки проносящихся за окном деревушек и городков, Феликс Эдмундович вспомнил, как перед отъездом в Швейцарию его вызвал к себе Председатель Совнаркома. Ещё не полностью оправившись от тяжёлого ранения, Владимир Ильич, тем не менее, был бодр и весел. В его раскосых калмыцких глазах играл блеск хищника, который не раз приводил в трепет, казалось бы, неробкого десятка, Дзержинского. Хорошо зная людей, Ф. Э. понимал, что для людей с таким блеском в глазах, нет никаких ограничений, или препон на пути исполнения своих планов.

— Вы думаете, Ф.Э, будто бы можно привезти революцию в саквояже? — помешивая ложечкой чай в стакане, спросил он Дзержинского, — нет, и ещё раз нет! Революция, это прежде всего, тяжёлый, подчас, смертельно опасный труд по организации революционного подполья. Но и это не главное, а главное то, что революции свершаются не там, где народу живётся так плохо, что дальше вроде бы и жить невозможно, а там, где народ живёт, в общем-то неплохо, но ему начинает казаться, что он живёт хуже, чем мог бы жить!

Тут Ильич засмеялся, неприятным резким, как дребезжание стакана в подстаканнике, смехом, — ну совсем, как русский народ, в феврале семнадцатого!

IV

Череда забастовок разразившихся на предприятиях шоколадного концерна Линдта United Bern and Zurich Lindt & Sprungli Chocolate Factory Ltd, в мае 1919 привела, прежде могущественную “шоколадную империю”, на грань краха. Производство упало. Заказчики требовали возврата средств за, уже оплаченную, но так и не полученную ими, продукцию. Репутация компании упала до нуля, а стоимость её ценных бумаг на Цюрихской Бирже, едва ли превышала стоимость бумаги, на которой они были напечатаны!

Воодушевлённые примером своих российских товарищей, подогреваемые циничной демагогией агитаторов, швейцарские рабочие объявили бессрочную забастовку, заняли административный корпус предприятия, изгнав оттуда управляющих и их приспешников, — бухгалтеров, учётчиков, контролёров. Требования пролетариев были просты: повышение зарплат в два раза, тридцати трёхсуточный оплачиваемый отпуск, тридцати шестичасовая рабочая неделя с двумя выходными днями, бесплатные детские сады и т.д. и т.п.

Если сказать, что Рудольф Линдт был взбешён, то не сказать ничего! Здесь, немного отступив, должен сказать о тех психологических качествах “шоколадного короля”, которые впоследствии и сделали его непримиримым противником Советской России и коммунистических идей.

Выросший в буржуазной среде, он с детства презирал простых рабочих, тех самых, что своим трудом создавали богатство его семьи. Тех, кто с утра до позднего вечера, а подчас и всю ночь, стояли у котлов и автоклавов, центрифуг и элеваторов шоколадных фабрик. Презрение позже превратилось в жестокость. Рудольф Линдт оказался закован в свою жестокость, как в броню, Он был чужд малейшему проявлению милосердия, любви к людям, признанию ценности человеческой жизни, сочувствию и сопереживанию… Именно это пренебрежение к человеческой жизни и сделает впоследствии Линдта, тем кем он станет, — циничным фанатиком, не останавливающимся ни перед чем, для достижения своей цели, для осуществления мести тому, кто, по его мнению, является источником его бед и неприятностей.