Сквозь страх [Зуфар Максумович Фаткудинов] (fb2) читать постранично, страница - 4

тебя?.. — спросила хозяйка сонным голосом.

— Нет, ничего…

— Слушается только меня, — гордо пояснила она. — А так ужасно приставучий, как пес, сорвавшийся с цепи. Не отгонишь.

Из амбара вышла молодая женщина в брезентовом переднике и направилась к ним.

Хозяйка двора лениво окинула взглядом телегу, и на ее круглом миловидном лице появилось подобие удивления.

— Господи, святая богородица! Да что с тобой, Василий Николаевич? Ужель в драку угораздило? — В ее голосе было больше любопытства, чем сочувствия. Пострадавший утвердительно кивнул.

Женщина в брезентовом переднике оказалась сестрой Василия Николаевича. Она лишь беззвучно всплеснула руками и с побледневшим лицом бросилась к нему. Вдвоем они перенесли Василия Николаевича к ней в комнату.

— Маша… воды…

Попив воды, пострадавший тяжело откинулся на подушку и лежал, казалось, бездыханно, как мертвец.

Шамиль тихонько встал с табуретки и собрался было уходить.

— Ой, как же тебя зовут-то? — спохватилась хозяйка. — И спасибо тебе не сказали. Ты уж нас прости…

— Меня зовут Шамиль.

— Шамиль, если что, ты всегда к нам заходи. Заходи, ладно?..

Молодая женщина не спрашивала его, что же приключилось с ее братом. Видимо, она и так все хорошо понимала.

— Заходи как к себе домой… — неожиданно для обоих отозвался Василий Николаевич. И рукой показал ему на табурет. — Посиди немного, Шамиль… — И, не дожидаясь пока он присел, спросил: — Ты откуда ж такой взялся, а?.. Похоже, не здешний…

— Я из Каргали. Есть такая деревня под Чистополем. Отсюда верст тридцать.

Василий Николаевич, тяжело дыша, спросил его:

— Где ж ты так, джигит, научился драться?.. Неужели в своей деревне?..

Юноша отрицательно покачал головой.

— В Астрахани. Я учился в татарской школе. Там работал один учитель, Абдулла-абый. Он воевал в японской войне девятьсот четвертого. После ранения был ординарцем у одного офицера контрразведки. А тот был большой любитель японской борьбы. Он у этого офицера был вместо живого мешка…

— Манекена… — поправил его Василий Николаевич.

— Да-да, манекена. Вот он и научился бороться, да так, что его начальник-то уже под конец не мог одолеть Абдуллу-абый. От природы он очень сильный, быка мог свалить. Ну, а Абдулла-абый мен учил этим премудростям…

— …И долго ты этому ремеслу учился?.. — спросил Василий Николаевич, прикладывая ко лбу мокрую тряпку.

Шамиль, помолчав, ответил:

— Пять лет, Василий Николаевич.

— …Родители в Астрахани?..

— Нет. Там родственники. А родители живут в Каргали. Сейчас вот еду к ним в деревню.

Помолчали.

Василий Николаевич закашлялся, потом тихо сказал:

— …А знаешь… спас ты меня сегодня… от смерти спас… меня военно-полевой суд приговорил к расстрелу…

— Ну да?! — изумился Измайлов. — За что же?

— Большевик я… Слыхал про таких?..

Юноша кивнул головой.

— …Большевики против войны… — продолжал он. — Я покинул армию Временного правительства… был направлен партией… в Казанскую губернию… Сам я родом из Казани… Ищейки напали на след… Выследили… Хотели взять на базаре… — Василий Николаевич перевел дух, глотнул воды из граненого стакана и, как бы предугадывая, предваряя вопрос собеседника, сказал: — А этот адрес они не знают…

Потом он рассказал Измайлову, за что борются большевик. И твердо заверил, что партия победит, потому как народ идет за ней.

В этот день Шамиль Измайлов впервые в своей жизни разговаривал с большевиком, который доходчиво и ясно разъяснил линию партии, ее задачи. Он вспомнил, что в буржуазных газетах писали совсем другое. Большевиков причисляли к матерым немецким агентам.

Память воскресила и недавний митинг в Казани по поводу неудавшейся попытки большевиков взять власть в Петрограде у Временного правительства. Выступавший там приват-доцент университета на всю улицу с исступленной яростью вещал, что большевики несут народу диктатуру и вождизм, которые не совместимы ни со справедливостью, ни с правами человека; что диктатура пролетариата — это диктатура всеобщей бедности и нищеты. Творцы диктатуры бедняков — это творцы ада на земле, ибо подобная диктатура опирается на самые низменные стороны невежественной, озлобленной массы людей, узаконивая их право не только на грабежи, разбой и массовые убийства («научно» называемые экспроприацией и подавлением сопротивления эксплуататорских классов), но и право на разрушение всего того, что создано на протяжении веков творческим гением народа.

Возвеличивать же, поднимать бедность на политический пьедестал, как идеал образа жизни, и, соответственно, по этому признаку выдвигать бедняков на руководящие посты государства лишь за то, что они ничего не имеют вследствие нехватки мозгов, трудолюбия, целеустремленности или здоровья, — такой же абсурд, как и осуждать богатство, а его законных обладателей, наживших все своим трудом и талантом, — стирать с лица земли. В этом случае вчерашние