недоверчиво усмехнулся Тихон.
— К вогулам подались, — лаконично ответил Иван.
Бровь Фогеля вопросительно изогнулась.
— Мы ж люди лесные — дичину, рыбку промышлять способные, вот и порешили где поглуше отсидеться. Авось-де переменится что, приписку отменят или льгота какая выйдет — в одном времени век не изживешь.
— Будет тебе льгота, кержацкое отродье. Батогами всласть упоштуют, — заклокотал приказчик.
— Помолчь, Тихон, — остановил его управитель. — Скажи-ка, юнош, почему твое семейство к вогулам отправилось? Почему вы были уверены, что вас там примут да еще и жить оставят?
— Да я молвил уж: люд мы лесной, промысловый, с вогулом часто по урманам встречаемся. Не поделишь тайгу полюбовно — плохо придется. Вот и сдружились с коими. Родитель мой с одним — Мироном Самбиндаловым, по-ихнему Евдей, — крестами поменялись. А крестовый брат знаешь каков — крепче сродника по плоти, последнее для тебя сымет…
— Во-во, это у них, раскольников, в обычае, — подтвердил приказчик. — С православным человеком из одной посудины не станет пить, опоганится-де, а с богопротивным язычником братается. Тьфу, анафемы!
— Почто язычники! Все крещены, и имена нашенские носят — сказывал Мирон, еще допрежь моего рождения митрополит Филофей в ихние становища наезжал да в реку всех скопом окунал…
— Филофей-то их оглоблей крестил! — Тихон опять замахал кулачишком. — Знаем, как они веру-то чтут — в церковь божию раз в год забредет, да и то службу не выстоит, на пол уляжется. Великим постом мясо сырое едят, аки скоты бессловесные…
Фогель, морщась, слушал приказчика и, едва тот сделал паузу, взял его за плечо.
— Поди-ка, Тихон, на литейный двор, досмотри за новыми работниками. Я с юношем потолкую да и сам в завод приду…
Приказчик поджал губы и, глядя точно перед собой, прошествовал к двери. Неестественно прямая спина его кричала о презрении к Ивану, к Фогелю, ко всему, что здесь было произнесено и еще будет сказано.
Оставшись вдвоем с молодым человеком, немец некоторое время в задумчивости расхаживал по скрипучему полу. Потом решительно остановился у выхода из комнаты и поманил Ивана.
Солдат, дежуривший в коридоре, вытянулся при появлении управителя и бросил взгляд на арестанта.
— Подожди пока здесь, — распорядился Фогель и, снова поманив пальцем Ивана, двинулся в глубь длинного извилистого перехода.
Когда они оказались в другом конце здания, немец отпер ключом двустворчатую дверь и пропустил парня в свои покои.
Иван смиренно замер возле порога, не решаясь ступить разбитыми опорками на блестящий от воска «шахматный» паркет. Он завороженно переводил взгляд с одного незнакомого предмета на другой. Компас, астролябия, глобус, медные штативы с колбами, зрительные трубы — чего только не было наставлено на столе и низких тумбах вдоль стен! А карты, украшенные затейливыми миниатюрами! А литографии, изображающие какие-то дворцы в окружении фонтанов и странных деревьев, обстриженных на манер пуделей, каких пришлось раз увидеть Ивану, когда через их деревню проезжала в карете заводовладелица.
Хозяин кабинета прошел тем временем к одной из тумб, открыл ящичек с табаком и принялся набивать короткую трубку-носогрейку, исподволь наблюдая за молодым раскольником. А тот, позабыв про все на свете, приблизился к одной из гравюр, с величайшим вниманием стал рассматривать обнаженных граций. Потом с гримасой отвращения оглядел человеческий скелет в углу помещения.
Раскурив трубку, Фогель снова начал расхаживать из угла в угол. Когда Иван изучил почти все диковинки, собранные в кабинете, управитель остановился возле большого сундука, окованного полосовым железом, и достал из него несколько книг. Разложив их на столе, он кивком подозвал Ивана.
— Грамоте разумеешь? У вас, раскольников, я слышал, все читать научены.
— Нам без грамоты никак, ваше сиятельство. Попов-то мы, вишь, не признаем, некому, значится, и Писание нам честь…
— Так, может, ты и эту книгу уже читал?
Управитель подвинул к Ивану тяжелый фолиант. Крышки переплета были сделаны из тонко выструганных дощечек, а когда Фогель откинул верхнюю, молодой человек с удивлением обнаружил, что книга сшита из кусков бересты, ровно обрезанных по краям.
Поняв по выражению лица Ивана, что тот видит странное сочинение впервые, Фогель спросил:
— А может, кто-нибудь из скитских ее при тебе читал?
— В глаза ее не видывал.
— Уразумеешь, о чем здесь? — Немец провел прокуренным пальцем по заглавной строке первого листа, выведенной коричневыми чернилами.
— «Во имя отца и сына и святаго духа изволением господа бога и спаса нашего Иисуса Христа вседержителя…» — без запинки прочел Иван.
— Постой, постой, вижу — хорошо учен. Погляди теперь, что здесь писано, — и Фогель перевернул сразу несколько толстых листов, ткнул пальцем в низ страницы.
— «И рек тот вогулич
Последние комментарии