Крысы [Рене Блек] (fb2) читать постранично, страница - 54

соединяется с определенным количеством гектаров земли, которые он унаследовал после смерти бабушки, сидит направо от бюро. Она изучает диплом мосье Персона, вставленный в раму и повешенный на стену.

Мраморные часы наполняют комнату монотонным тиканьем.

Нотариус считает про себя.

Мадам Руссен откидывает с лица вуаль, который благодаря своей тяжести, спадает ей на щеки. Креп подчеркивает бледность жирного лица. Отвислые щеки — доминирующая черта ее лица — ограничены желтовато-лиловыми кругами под глазами.

Креп ниспадает до ножек стула. Неужели это дряблое тело осело навсегда, словно из него вынули жизненный нерв, осело с того момента, когда продолжительный звонок пробудил ее ото сна, полного гордых мечтаний?

Получасовая поездка ночью в автомобиле. Рыдания, в которых отчаянье достигло предела. Искусанные до крови губы при виде трупа, покрытого пальто. Вопли муки, оцепенение предельной муки, потом в качестве испытанного средства — молитва около тела, зажатого между железом и стеклом, освещенного фонарями фермеров, стоящих вокруг с обнаженными головами.

И когда около узлов с бельем, которые она машинально ощупала, ее пальцы наткнулись на пушистый мех, — мысль заработала с обычной логикой: вывод фактов из вещественного доказательства. Сын ее был с женщиной, и ненависть и отчаяние усилили ее скорбь.

Она запрятала в карман своего дождевика потертую горжетку Клер, и слезы ее иссякли.

Смерть сына не только отрывала у нее кусок живого тела, нет, в ней было что-то позорное, что надо было скрыть от людей. И когда взошла заря над местом катастрофы, около изгороди, за которой высились буки, утром уже не казавшиеся таинственными, — мать вышла из комнаты на ферме, где лежал покойник. Она вернулась на место происшествия и принялась искать среди осколков другие доказательства проклятой распущенности сына.

Больше не было ничего.

Надо жить, чтобы скрыть глупости сына, который стремился навстречу своей судьбе.

И пока Эвелина Майе, в плотно облегающем черном костюме с белым кружевным жабо внимательно прислушивается к мыслям тетки, нотариус мелким почерком записывает что-то на полях дела.

Мраморные часы монотонно отмечают секунды; по временам шумное дыхание старой дамы заглушает их тиканье.

Эвелина примиряется с мрачным кабинетом, со скукой, которой пропитаны груды дел, пыльный ковер. Она не может оставить тетку, наследницей которой она является. И хотя в глазах у нее покорная печаль, подобающая кабалистике деловых бумаг, ее пышное тело рвется из строгого костюма, из простой белой блузки. Рядом с ее румяными щеками, алым ртом, упругой, немного тяжелой грудью, пухлыми руками — окруженное крепом лицо мадам Руссен, обвислое, с пористой кожей, кажется еще более дряблым и утомленным. Единственная связь между ними — бюро, заваленное бумагами, и в качестве символа их единения — голый череп мосье Персона, на который падает луч ноябрьского солнца, смягченный тусклыми стеклами окна.

Нотариус кончил подсчет; и когда в кабинете монотонный голос, похожий на голос ученика, равнодушно отвечающего урок, читает: «Филипп Руссен, сын Робера-Арсена-Мари Руссена и Сюзанны-Марты-Адели Леклерк супруги Руссена…» старая дама чувствует, как у нее из глаз капают слезы. Капают и останавливаются, ибо монотонный голос перечисляет: «…гектаров пахотной земли, лугов, усадьбы…» и горестное внимание сменяется картиной фермы, купленной ее матерью сорок лет тому назад у графа Сардера, построек, требующих крупного ремонта, фермеров, которым земля сдана в аренду еще до войны.

Затем нотариус встает, снимает очки с толстого прыщавого носа, испещренного лиловыми жилками, и складывает руки на животе, словно охраняя его.

Эвелина слушает представителя законности. Скука прошла, так как слова «теперь дело только за подписью мосье Руссена» возвещают, что прием окончен.

Она повеселела; через час сын мосье Персона придет к ней на чашку чая, и возможно, что она затеет с ним интрижку, он —молодой человек воспитанный и благоразумный. На вечере у Руссенов он показался ей очень пылким, а физически он ей нравится. Тут ничего не поделаешь. Он по-своему более серьезен, более положителен, внушает больше доверия, чем бездельник Сардер. Верно, она тогда потеряла рассудок, что влюбилась в такого ветрогона.

Мадам Руссен встает, опускает на лицо вуаль, направляется к двери в сопровождении своей пышнотелой племянницы; мосье Персон отворяет обитую дверь, и еще до того, как нотариус успел пожать обеим женщинам руки, в тот момент, когда они проходят мимо ожидающих своей очереди клиентов, поднимается мужчина в коричневой рабочей одежде и вопит, обращаясь к мосье Персону;

— Негодяй, выплатишь ты мне наконец наследство после жены?

Раньше чем идти сюда, он зашел в погребок напротив завода. Он долго обсуждал свое дело с хозяином, убеждавшим его «не давать спуску» и заодно все время подносившим рюмочки, за которые надо было расплачиваться маличными. И