Вечный странник [Энтони Берджесс] (fb2) читать постранично, страница - 2

так же можно разделаться с носками и нижним бельем. Никаких хлопот».

«Фактически, — сказал я с изумлением, — вы будете путешествовать, никуда нс приезжая».

«Пожалуй, что так». По тому, как он сказал эту фразу, можно было решить, что он из Хаунзлоу^[5]. «У меня никого нет. Жена умерла; дети выпорхнули из гнезда и обзавелись своими семьями. Я продал дом за 250 000 фунтов. Это может показаться смешным, позорным, принимая во внимание цену, которую я заплатил за него в конце войны. А куда девать деньги? Вот я и пошел в бюро путешествий, где от удивления все пооткрывали рты и стали меня показывать другим. Большинство этих билетов открытые, как они их называют. Никакой спешки: опоздал на один самолет, ждешь себе спокойно другой. Я обзавелся туристскими чеками. Очень удобная штука. Немного денег осталось на счету в банке для Джейми. Он у меня самый старший и единственный, у кого есть сила воли. Разумеется, многое будет зависеть от того, как долго я смогу вот так дурачиться. Может я проживу дольше, чем думаю, и тогда мне придется снимать деньги со счета в банке. Но я почти уверен, что все закончится в воздухе. Само собой разумеется. И как только эти чертовы железяки летают? Уж один-то точно должен грохнуться когда-нибудь, а если мне повезет, то я как раз и буду в этом самолете. Так что все в порядке». Он отпил немного пива и прислушался к голосу, объявлявшему рейс со вниманием, более подходящим к неожиданно зазвучавшей мелодии.

«Кажется, это наш», — сказал я.

Сев в самолет, я обрадовался, что нам не дали места рядом. В тот день первый класс был полупустым, а мне нужно было свободное место рядом, чтобы разложить свои бумаги. Пэкстон сидел по другую сторону от прохода. Делать ему было нечего, кроме как с радостью новичка в воздушных путешествиях на самолете наслаждаться услугами первого класса.

Он называл стюардессу не иначе, как «моя дорогая» или «моя милая крошка», захмелел после трех рюмок джина, однако за обедом пришел в себя. Причмокнув с удовольствием губами, он сказал: «Да уж. Вот это жизнь!» Затем он немного посмотрел фильм, в котором самолет терпит катастрофу, — странный выбор для показа во время полета — с открытым ртом послушал концерт, в котором звучал голос некой Кармен Дрэгон, и радовался теплым полотенцам. Он даже ходил в туалет, чтобы побриться электробритвой, хотя ему это и не требовалось, и вернулся оттуда, благоухая всеми ароматами Востока. Наконец пришла стюардесса и принесла иммиграционные и таможенные бланки.

«У вас, разумеется, британский паспорт, сэр», — сказала она Пэкстону.

«У меня больше нет паспорта. Я выбросил его в Хитроу»^[6]. От изумления она открыла рот и даже села рядом с ним.

«Простите, сэр, я не совсем поняла вас».

«Я направляюсь не в Нью-Йорк, а… Постойте, надо посмотреть». Он заглянул в напечатанный на машинке план маршрутов под заголовком «Спидберд Трэвл» и сказал: «Ну вот. Следующая остановка в Тринидаде. Это, кажется, в Вест-Индии, не так ли?»

«Но вам надо сделать посадку в Нью-Йорке и пройти паспортный и таможенный контроль. Все так делают».

«Но я не желаю выходить в Нью-Йорке. Я до тошноты насмотрелся на него по телевизору. Я хочу ехать в другое место, как его там, да, Тринидад. А оттуда в Майами, чтобы пересесть на самолет — дайте-ка посмотреть — в Рио-де-Жанейро».

«Но ни в один американский аэропорт нельзя прибыть без паспорта».

«А что они со мной сделают? Домой отправят? Так с таким же успехом они могут отправить меня в любое другое место. Не понимаю, из-за чего, собственно, весь этот шум». Обескураженная стюардесса отошла от него, а я, законопослушно заполняя бланки, вдруг почувствовал, что меня словно кольнуло сознание того, что я не свободен: человек, соблюдающий правила; не переступающий белую черту в очереди на паспортный контроль; покорно выполняющий волю таможенника, который обращался с моими пилюлями от расстройства желудка, словно с наркотиком. «Все это дьявольская ерунда», — сказал мне мистер Пэкстон. Что ж, наверное, так оно и было. Я вспомнил, как старина Эрни Бевин, занимавший пост министра иностранных дел в послевоенном Лейбористском правительстве, сказал, что любой человек должен иметь возможность приехать на Викторию^[7] и купить билет до любого места на земле: ведь мир принадлежит человеку, не так ли? Мы все вместе являемся хозяевами нашей планеты. Нация определяется как большая группа людей, способная воевать. Но ведь все говорят, что войны ушли в прошлое, а поэтому нет никаких наций. Возможно, понятие нации является абстракцией, а паспортный и таможенный контроль ее единственным реальным воплощением.

В аэропорту Кеннеди одетые в форму чернокожие девушки сказали Пэкстону, что он должен делать то, что и остальные пассажиры. Ворча о чертовой свободе, а, вернее, ее отсутствии, ему пришлось оттащить свой тяжелый багаж и занять очередь на паспортный контроль. Перед стойкой я