Вниз по Шоссейной [Абрам Рабкин] (fb2) читать постранично, страница - 70

может быть, случайно или для острастки, проле­тая над городом куда-то к другой, более важной цели. Днем саперы взрывали уткнувшуюся в землю бомбу. Взрыв качнул дома, осколки взметнулись к небу и, падая, прошуршали в деревьях. По улице, подпрыгивая, бежал пацан и, торжествуя, кричал:

— Меня ранило! Меня ранило!

Одной рукой он зажимал плечо. Из-под его ладони, заливая футболку текла кровь.

По Шоссейной уже несколько дней, с той стороны, где садилось солнце, шли беженцы. Их называли «западниками». Их жалели, кормили и оставляли ночевать.

Потом проехали и прошли покрытые пылью военные. Они бестолково отвечали на вопросы, просили пить и двигались дальше, за Березину

Затаенно звякнув подвязанными колоколами, оставили депо и ушли за Березину пожарные машины.

К вечеру по опустевшей Шоссейной под конвоем куда-то увели заклю­ченных.

Когда стемнело, Шоссейная была пустынна.

Нас обещали увезти, и мы закрыли на большой фигурный ключ наши комнаты и ночью, в доме Матлиных сестер, ждали машину Мужья Матлиных сестер обещали, что эта машина завезет нас, и их, и всех их соседей далеко за Березину туда, где война не сумеет нас догнать.

Машины не было, и Фанин муж, обстоятельный Гершн, повязал галстук, налил в бокал вина и сказал, что мы все остаемся. Он, наверное, понимал, что это значит, потому что голос его дрогнул, и он медленно, как на поминках, выпил свое вино.

Я вышел на улицу и видел, как в разных концах города занимались пожары. Их дальние отсветы гуляли по застывшим садам и заколоченным ставням. Было тихо, только безнадежно и устало блеяла чья-то коза, привя­занная к телеграфному столбу.

...Ия вдруг почувствовал себя Исааком. Я вошел в дом и сказал маме и сестре:

— Собирайтесь, мы уходим.

И тетки моего отца, и их мужья стали ругать меня, как когда-то Исаака, и, как когда-то Исаака, обозвали меня безумцем. Но я сказал:

— Мы уходим!

И мы вышли на пустынную, освещенную дальними пожарами Шоссей­ную, когда уже где-то там, где она встречалась с Березиной, сжигали деревянный мост с башенками и перилами, и до нас доносился запах гари.

Оставался железобетонный мост, но вряд ли бы мы успели добраться до него. Нас могло спасти только чудо.

И оно случилось.

Одинокая полуторка с ранеными красноармейцами остановилась на Шос­сейной, и водитель спросил дорогу к мосту. Он взял нас. Его фамилия была Суворов.

...В крепости горели казармы, и по задымленным, трудноузнаваемым улицам грузовичок с ранеными, подобравший нас, пробирался к реке и железобетонному мосту.

Там, у моста, грузовичок стал. Несколько вооруженных солдат останови­ли его и скорбную, непрерывно растущую и накапливающуюся в толпу вереницу людей. Белые связки домашнего скарба за спинами сгибали их и делали похожими на согнувшихся, бесшумных, непонятно куда стремящих­ся призраков.

Было удивительно тихо, так тихо, что можно было в этом остановившемся скопище людей и застрявших машин расслышать нудный, настойчивый, бесстрастный, подступающий к горлу, как рвота, и заполняющий небо и пространство гул летящих на большой высоте немецких самолетов.

Из темной пасти моста выехала легковая машина и на миг была останов­лена патрулем. Приоткрылась дверца, и чей-то голос произнес: «Командую­щий фронтом».

Дверца захлопнулась, и машина сквозь расступающуюся толпу умчала в ту сторону, откуда бежали эти люди и где горел город.

Это был генерал Павлов.

Через очень короткое время его расстреляют.

...Чуть светало. Стонали раненые. Остро пахли травы и кусты олешника, смешиваясь с запахом бензина и йода.

Ревущая и стонущая бездна войны обрушилась на мир и утопила в трагедии народа трагедию моего детства.

Давайте улыбнемся, ведь это все позади, и жизнь продолжается, и в ней будет хорошее.

Что? Мало осталось времени?

Что значит мало или много? Хорошего всегда мало, но оно должно быть, и будет яблоневый край с рассветами в росе, с лиловым клевером и лугами, в которых будут бродить кони, а по спускающемуся к реке саду приминая густую траву, пройдет женщина.

Над ней медленно, почти касаясь деревьев, проплывет аист, и она, подняв к нему счастливое лицо, скажет:

— Здравствуйте!

Бобруйск — Санкт-Петербург 1993—1995