Братья [Юй Хуа] (fb2) читать постранично, страница - 6

следует. Сказал, что перед ним теперь два пути: первый — жениться на этой самой подружке, тогда он сможет и дальше оставаться главой отдела снабжения и сбыта; второй — бросить подружку и тогда уж в следующей жизни быть главой отдела снабжения и сбыта, потому как в этой жизни придется ему сидеть на проходной да драить сортиры. Писака взвесил все «за» и «против», решил, что карьерная перспектива — она поважнее женитьбы выйдет, и пошел к подружке с повинной. Они снова помирились и стали вместе гулять, вместе смотреть кино, даже начали подбирать мебель, готовясь к свадьбе.

Стихоплет выражал свое глубочайшее сочувствие несчастью Писаки. Ведь Писака отдал не что-нибудь там — жизнь свою — в руки эдакой бесстыжей бабе, и мгновенный порыв страсти разрушил ему все будущее. Стихоплет упивался сочувствием и всем встречным и поперечным говорил:

— Это называется «Один просчет — вот корень тысяч скорбей».

Народ не соглашался со словами Чжао:

— Почему это просчет один? Он с ней переспал сто раз, так что как минимум сто раз просчитался.

Чжао терял дар речи, и все, что ему оставалось, — так только сменить слегка формулировку.

— Герою трудно обойти красотку! — говорил Стихоплет.

Народ снова был против:

— Он что, герой, что ли? И она никаким боком не красавица.

Стихоплет Чжао кивал головой, а сам думал про себя, что народец-то ишь какой зоркий — все видит. Писака Лю и страхолюдины обойти не сумел: чего ж он тогда еще понаделать может? Потому он больше уже не сочувствовал этому Лю, а махал руками и говорил с небрежением:

— Этот… да, он вообще ни на что не годен.

Хотя Писака и начал готовиться к свадьбе, но сердцу-то не прикажешь: слюни по прелестям Линь Хун он по-прежнему распускал на метр и каждый вечер перед сном, словно цигун* какой практикуя, принимался усиленно представлять себе разные части ее телес, надеясь, что вот-вот сможет отправиться в свой сон, где они с Линь Хун станут, пусть на время, супругами. Писака сообща со Стихоплетом таскал, конечно, малолетнего Ли кругами по улицам нашей Лючжэни, но, поскольку Ли держал теперь в душе секрет задницы Линь Хун, Писака стал смотреть на него совсем другими глазами. Чтобы придать своим мечтам об утехах с Линь Хун хоть толику правдивости, Писаке всенепременно нужно было знать заветный секрет. С того самого памятного шествия, всякий раз, встречая Бритого Ли, он расплывался в улыбке, словно углядев закадычного друга. Однако он был ужасно недоволен тем, что Ли твердил одно только слово «жопа», и вот однажды, по-отечески потрепав мальца по затылку, сказал:

— От тебя можно еще чего-нибудь дождаться?

— А че ты хочешь, чтоб я сказал? — спросил Ли.

— Ну это самое слово «жопа», оно какое-то абстрактное, скажи-ка поконкретнее… — сказал Писака. А Бритый Ли звонко спросил:

— А че в жопе конкретного-то?

— Ну, ну, не ори, — Писака огляделся по сторонам и, никого не увидев, принялся жестикулировать. — Они бывают большие, бывают маленькие, бывают худые, бывают толстые…

Ли вспомнил, как он углядел в нужнике рядком целых пять и почти в восторге проговорил:

— Правда-правда, бывают большие, бывают маленькие, бывают худые, а бывают толстые.

И снова замолчал, словно язык проглотил, а Писака решил, что ему непременно нужен идейный вдохновитель, а потому терпеливо продолжил:

— Зад, он как лицо — они у всех разные. Например, у некоторых есть на лице родинка, а у других нет. Ну а Линь Хун… у нее-то как?

Ли серьезно подумал и потом ответил:

— На лице у Линь Хун нет родинки.

— Я знаю, что у нее нет на лице родинки, — сказал Писака. — Я и не спрашивал про лицо, а как у нее, ну, там, пониже?

Бритый Ли еще малым пацаном умел улыбнуться где нужно, и он тихонько спросил Писаку:

— А что мне за это будет?

Писаке ничего другого не оставалось, как подкупить парня. Он-то думал, что Ли еще мальчишка, и вытащил несколько карамелек его ублажить. Посасывая карамельку Писаки, Бритый Ли заставил его согнуться и придвинуть ухо к своему рту, а потом в самых сочных красках, подробнейшим образом, расписал ему ту маленькую попку, что не стоила и упоминания. Дослушав до конца, Писака засомневался и, понизив голос, спросил:

— И это у Линь Хун?

— Нет, — сказал Бритый Ли, — это самая маленькая, которую я подглядел.

— Ах ты, шельмец, — тихонько ругнулся Писака, — я-то спрашивал о Линь Хун.

Бритый Ли, качая головой, сказал:

— Мне не с руки тебе рассказывать.

— Мать твою, — продолжил свою ругань Писака, — она тебе не мать, не сестра…

Бритый Ли решил, что Писака сказал верно, и закивал головой:

— Ты хорошо сказал, она мне не мать, не сестра… — Потом он снова замотал головой и выдал: — Но в мечтах мы с ней полюбовники, и я не могу рассказать тебе.

— Ты, сучонок малолетний, да разве у тебя могут быть такие мечты?! — Писака весь зашелся от волнения. — Как так сделать, чтоб ты смог мне рассказать? — спросил он.

Ли, наморщив лоб, долго-долго думал и