В океане. Повесть [Николай Николаевич Панов Дир Туманный] (fb2) читать постранично, страница - 2

Размолвка с Калядиным началась несколько дней назад, когда, сбежав в кубрик по трапу, Жуков увидел старшину склонившимся над листом бумаги. Калядин поднял веснушчатое, с облупленным широким носом лицо.

- Вот пишу…

Он не договорил, но Жуков и так знал, что пишет Калядин. Рапорт об оставлении на сверхсрочную. Приближался срок увольнения в запас, того увольнения, о котором в военное время, как о чем-то необычно прекрасном, частенько мечтали друзья. И вдруг в мирные дни Калядин круто переменил решение, стал думать о сверхсрочной, уговаривать друга подать рапорт.

- Корабль оставить не могу, понимаешь. Чем ближе подходит время разлуки с ним, тем больше чувствую - не могу. Останемся, а, Леня? И докладные подадим вместе… Потом учиться на офицеров пойдем.

Это решение друга потрясло Леонида.

Уже успел привыкнуть к мысли, что скоро конец военной службе. Хорошо повоевали, пора отдохнуть. Он представлял себе день, когда, проснувшись еще до побудки, они с Калядиным увяжут в последний раз свои койки, переложат вещи из рундуков в штатские чемоданы, еще раз окинут взглядом знакомый до любой мелочи кубрик, а позже, выправив документы, вместе пройдут по палубе к трапу на стенку.

Но сейчас главное даже не в этом. Сейчас он думал не только о себе, он думал о Клаве.

Пожалуй, сам по себе и не стал бы мечтать о расставании с флотом. Разве меньше Калядина любил он море, корабль? Но здесь замешивалось особое деликатное дело. Нет, нужно, нужно уговорить друга.

- Смотри, Миша, подашь докладную - обратно ее не возьмешь, - сказал он тогда в кубрике. - Выбор судьбы. Легко на это смотреть нельзя.

- А кто легко смотрит? - Калядин старательно выводил очередное слово рапорта. - Я к делу политически подхожу. Могучий океанский флот нам нужен? Факт! Кадры нужны? - Калядин любил говорить немного по-книжному, и выходило у него очень убедительно,

- Кадры сейчас в мирном строительстве нужнее, - запальчиво сказал Жуков. - На производстве, в колхозах нас ждут. Ведь вместе хотели мы с тобой… Дружбу не ломать нашу…

- А вот и не ломай. Останемся на корабле, чудесное дело. Хорошо тебе на корабле? Хорошо! Дело свое любишь? Любишь! А ты еще гребец замечательный, под парусами мастер пройтись. Морской талант. А на сушу уходить хочешь!

Коренастый, крепко сбитый, Калядин говорил так просто и рассудительно, что действительно подумалось - не подберешь возражений…

Жуков задумчиво вынул расческу, стал приглаживать чуть курчавые волосы, - собирался с мыслями для ответа.

- У меня, Миша, особая есть причина…

- Эту твою причину я насквозь вижу, - с обидной категоричностью отрубил Калядин. - У нее нахальные глаза и родинка на левой щеке. Уж если заговорили о ней, прямо скажу - не для матроса она… У нее на уме офицеры… Один имеет интерес - мужа посолиднее затралить.

- Нет, ты о ней так не говори, - раздельно произнес Жуков. - Оскорблять ее не имеешь права.

Он стоял, положив руку на койку, - рослый, худощавый, с развернутой ладной грудью. От негодования сильней заблестели полные мягкого черного блеска глаза. «Такого и вправду каждая полюбить может», - подумал Калядин, мельком взглянув на друга.

- Ты, Леонид, не обижайся… Брось… Может, и не такая она. Только, если точно тебя любит - сделает по-твоему.

- Нет, я ей обещал, - твердо сказал Жуков. - Да и нехорошо ей здесь… на такой работе. Уж все обговорили. Как поедем в Медынск, где поселимся…

- Ну так поезжайте… А лучше вот что, - Калядин поднял от бумаги свои честные, хорошие глаза. - Скажи ей прямо и твердо, что передумал ты, новое решение принял. Из ресторана она может уйти, учиться поехать… Ей полезно кругозор свой раздвинуть.

- И заикаться об этом не буду, - хмуро отрезал Жуков. - Обещал, - значит, точка.

Как объяснить другу, что не способен оказать этого Клаве, что из-за этого может сломаться все! При каждой встрече Клава становится все требовательнее и нервнее - все разговоры сводит к одному - когда демобилизация, когда они уедут отсюда?

Совсем недавно на танцах вдруг залилась слезами: «Не могу я больше терпеть, Леня». В другой раз, сидя на скамеечке в парке, крепко взяла за руки, всматривалась в глаза: «Любишь, вправду любишь, Леня? Сделаешь, что попрошу?» Но не попросила ничего, перевела разговор на другое…

А то вдруг меняется совершенно, косится дерзкими, словно опустевшими глазами. Не раз назначала свидание и не приходила - заставляла зря ожидать себя на каком-нибудь перекрестке или в сырой аллее парка…

- Люди говорят - ты мне не пара! - сказала как-то особенно отчужденно и зло. А потом снова менялась, смеялась, заглядывала в глаза своими непонятными, ждущими чего-то глазами.

А тут еще - после того спора в кубрике - пошел раздор с лучшим другом. У, этот Калядин! Сам виноват, опорочил ни за что ни про что Клаву и надулся, точно обидели его самого…

«Нет, брат, я тоже с характером, командовать собой никому не позволю… А девчонке, Шубиной, позволяешь командовать собой?» - тут же упрекнул себя Леонид, словно от имени