Птицы белые и черные [Эдуард Яковлевич Володарский] (fb2) читать постранично, страница - 6

МХАТа, — сказала мать Кости.

Ребята были поглощены зрелищем. Елена Александровна снисходительно улыбнулась и ушла. Увидев, что она ушла, Богдан начал жадно есть ложкой торт, прихлебывая из чашки чай, и краем глаза косился на светящийся экран.

— Че-то я не пойму, как это передается? — спросил Робка. — Радио — это понятно, а это как?

— Спроси чего-нибудь полегче, — ответил Костя. — Техника на грани фантастики.

А Богдан, съев торт, стал потихоньку брать из вазы по одной-две конфеты и прятать в карман суконной куртки с вельветовой вставкой на груди. Он не видел, что Елена Александровна уже давно стоит в дверях и с еле заметной улыбкой наблюдает за ним. Костя и Робка к угощению так и не притронулись.

— Что ж вы не едите, ребята? Чай давно остыл. — Она подошла к столу, погладила Богдана по голове: — Ешь на здоровье, зачем ты в карман прячешь? Я тебе сама с собой всего дам…

Богдан вскочил как ужаленный, лицо залила краска:

— Я не брал… я сестренкам хотел… я… — Он сорвался с места, едва не опрокинув тяжелый, с резной спинкой, стул.

В прихожей Богдан схватил полевую сумку, с трудом открыл дверь и выскочил на лестничную площадку.

— Странный какой паренек, — пожала плечами Елена Александровна. — Я совсем не хотела его обидеть…

— «Не хотела», «не хотела»! — капризно закричал Костя. — Вечно ты!

Робка тоже встал, проговорил хрипло:

— Спасибо… мне тоже нужно…

…Место это называлось «Церковка». Находилось оно позади массива темно-серых десятиэтажных домов, недалеко от набережной Москвы-реки. Здесь, в окружении стареньких двух-трехэтажных домов находилась полуразрушенная церковь с приземистыми пристройками. Повсюду высились груды битого кирпича и щебня. Если забраться по шатким деревянным переходам на колокольню, открывался вид на Москву-реку и на дома на противоположной стороне — целое нагромождение домов, скопище огней. Среди всей этой мешанины стен и крыш выделялся дом Пашкова на холме — теперь Библиотека имени Ленина.

Здесь и нашел Володьку Богдана Робка. Он сидел на груде щебня и задумчиво смотрел в пространство.

— Че не отзываешься? — сердито спросил Робка. — Я его зову!

— Слушай, кто отец у Кота? — спросил после паузы Богдан.

— Конструктор какой-то… его на ЗИМе личный шофер возит. С охранником.

— Врешь!

— Гадом буду, сам видел.

— Важная шишка, значит… — вздохнул Богдан. — За таким папашкой, как за каменной стеной… — Богдан поднялся, вдруг вынул из куртки полную горсть конфет, неожиданно улыбнулся:

— Во сколько натырил! Катьке с Валькой… они и не ели таких никогда…

— Слышь, Володь, а давай на целину махнем, а? — вдруг предложил Робка. — Денег заработаем… Или куда-нибудь с геологами, а? В тайгу… Девятый класс закончим и поедем, а?

— «А я еду, а я еду за деньгами — на хрена мне эти запахи тайги!» — шутливо пропел Богдан и добавил печально:

— Не-е, надо матери помочь, сестренок на ноги поставить… На отца надежда плохая…

— Будешь оттуда деньги присылать.

— Не, я Москву люблю… никуда не хочу — дома хочу…

— Эх, Вовка, скучный ты, как штаны пожарника, — вздохнул Робка. — Полное отсутствие фантазии.

— А ты романтик прохладной жизни, — усмехнулся Богдан. — Ты с Милкой всерьез ходишь или так просто?

— Тебе-то что?

— Мне-то ничего. Гаврош узнает — плохо будет. Это же его кадр, а не твой.

— Он ее купил, что ли?

— Он с ней раньше ходил, — упорствовал Богдан.

— А теперь я с ней хожу. Она сама этого захотела.

— Ну гляди, Роба… найдешь на свою голову приключений.

— Не каркай… Домой пошли лучше…

…На улице стояла полная весна. Сияло жаркое солнце, на деревьях зеленели первые листы, звенели мальчишечьи голоса. Ох, как тяжело учиться во вторую смену! День в самом разгаре, столько жутко интересного происходит на улице, а ты вынужден томиться в душном классе.

— Совсем от весны одурели? — усмехался историк Андрей Викторович.

— Погода шепчет — бери расчет, езжай на море, — ответили с галерки.

— Успеете, наездитесь. Кто «пятерку» в четверти заработать хочет?

Класс выжидающе молчал.

— Если до звонка кто-нибудь напишет на доске сто исторических дат, получит «пять» в четверти. Есть желающие?

— А если не напишет? — спросил кто-то.

— «Двойка» в четверти, — усмехнулся историк. — Как говорится: или пан, или пропал.

— Любые даты писать можно? — спросил Робка.

— Хочешь рискнуть? Любые.

Робка встал и не спеша направился к доске.

— Пока он писать будет, мы с вами поговорим о начале первой мировой войны…

Голос учителя постепенно затихал, и наконец Робка остался в полной тишине. Задумавшись, держал кусок мела. Потом начал быстро писать, постукивая мелом о доску. Историк рассказывал о первой мировой войне и время от времени оглядывался на Робку. Тот писал, не останавливаясь, мел крошился, сыпался на руку, на пол, росла колонка цифр. Вдруг взгляд Робки упал на окно, и то, что он увидел… Неужели ему показалось? Робка