приятнее, чем рвать жилы. Вот я пишу тебе, а мне надо идти на "бега", а мне неохота...
Вот так".
Олег по-комиссарски упорно отмывал армию и свои многострадальные войска от грязи и плевков. И своим родным, и одноклассникам-односельчанам, и далекой своей подруге он просто рассказывал правду о службе, о жизни, которую знал не понаслышке. Пацифисты-чистоплюи, которым дали волю-вседозволенность, привыкли видеть в военных сплошь солдафонов, мужланов и неучей. Олег же встретил в училище добрых, отзывчивых товарищей, умных, строгих и справедливых преподавателей, жестких и заботливых командиров. Когда летом 89-го им вручали лейтенантские погоны, радость долгожданного офицерства мешалась с грустью расставания.
"Я здесь нашел таких друзей! Тех, кто вместе со мной голодал, сдыхал в поту, у кого ноги примерзали к сапогам, а он отдавал рваную перчатку на обмороженные пальцы друга.
Тех, кто на привале в 30-градусный мороз слушал по приемнику в 3 часа ночи Агузарову и пускал по кругу свою пачку "Беломора". И курили все — курящие и нет. Это не забыть. Это я нашел. А что я потерял? Сколько раз задаю себе этот вопрос. Ответить не могу... Хотел отец ко мне приехать на 3 дня, получил сегодня письмо. А я как раз в эти три дня буду одолевать стокилометровый марш. Жаль! Так всегда".
"Сегодня сдавали зачет по ФИЗО. Впервые в жизни я так плохо бежал марш-бросок на 6 км. Носил товарищам по два автомата сам, а сегодня на третьем километре пропало дыхание, хрипел минут 10 в буквальном смысле. Ты знаешь, вот сегодня я понял, что такое рука близкого друга. Автомат мне, конечно, не несли, этого я не мог допустить, но со мной бежали вместе и говорили: "Давай отдохни!" Я пробежал на "отлично" с запасом в 3 минуты..."
Курсанты внутренних войск конца перестроечно-перестрелочных 80-х прекрасно понимали, к чему надо быть готовыми. Прежняя таежная конвойка уже отходила для них на второй план. В стране разгорался пожар на развалинах. Спасателями и спасителями стали и молодые курсанты. У него не было сомнений в правильности выбранного однажды и навсегда жизненного пути. А после боевых стажировок в районах чрезвычайного положения, которые стали именоваться привычно-расхожим термином "горячие точки", он накрепко утвердился в мысли, что без внутренних войск стране будет и вовсе туго.
"Я стал уже определенным специалистом по решению национального вопроса. Ах, мой любимый Ереван! За трое суток спал часов восемь. Сегодня первый день, когда мы отдыхаем по-человечески. Ночью несем службу, а днем отдых, который обычно заканчивается, едва успев начаться. Мотаемся как проклятые.
Вчера охраняли железнодорожный мост и тропинку между двумя поселениями, армянским и азербайджанским, заслоном в 10 человек. Одна смена стояла на постах, другая спала. Возле костра я возился со станцией — был радистом. Знаешь, странное чувство: все стихло, только ветки потрескивают, ребята спят прямо на земле, завернувшись в плащ-палатки. Кто-то кашляет от дыма и ругается, и опять тихо. Пройдет поезд, в каком-нибудь окне стоит военный, ветер через открытое окно треплет галстук. Покажет он: "Мужики, ни пуха..." — и растает.
А еще я впервые узнал, как может выть ветер, вырывая автомат из рук. Наш костер рассыпался на маленькие звездочки. Остальное залил дождь. Все, спасаясь от ветра, легли на землю. Промокли в две минуты. Только радист пытался что-то крикнуть в эфир.
В пять утра нас сменили. Все брели молча, изредка поднимая глаза на луч пограничного прожектора и на огоньки американской базы на Большом Арарате в Турции.
Вот так и живем. Объявили приказ о переносе отпуска на сентябрь. Мне-то ладно, а у некоторых в августе свадьбы — они рвут и мечут. Но нам обещал наш генерал, что если вернемся хоть числах в двадцатых, то попробует нам пробить отпуск на август... Честно признаться, устал я, и не один я.
У меня дикое желание принять душ, по-человечески побриться и надеть чистую одежду — мое х/б можно использовать в качестве радиоактивного элемента. Я даже не знаю, чего хочу... На недельку домой. Как-то перелепила меня армия, переделала. Сегодня утром глянул в зеркало по пути в свою "казарму" и даже не узнал себя. На полном серьезе, даже не понял, в чем дело. Чуть не запел, упав замполиту на плечо: "Мама, забери меня домой". Олег никогда не любил расслабляться за рюмкой, даже во время отпуска. Яков Андреевич, отец, однажды очень удивился, когда сын попросил налить соточку "горилки". Видя в глазах отца недоумение, Олег пояснил: "Володька Акопов, товарищ мой, из нашего училища, в Абхазии погиб. Давай, батя, помянем..."
Когда, еще в восьмом классе, Алла Бойко устроила своеобразное анкетирование одноклассников, всем им был задан вопрос: "Что такое жизнь?" Олег Бабак тогда ответил: "Скажу на ухо перед смертью". В одной из записных книжек Олега вдруг появилась строка: "Мы на кладбище ходим к друзьям на свидание..." Может быть, это написано было после трагической гибели его друга Сергея Комлева? Серега утонул во время купания. Олег сильно переживал первую
Последние комментарии
11 часов 44 минут назад
12 часов 19 минут назад
13 часов 12 минут назад
13 часов 17 минут назад
13 часов 28 минут назад
13 часов 42 минут назад