обедать! Иди борщ есть! — открылась дверь, и в комнате появилась бабушка.
— Иди, голубчик, не серди бабушку! — бабкина подруга вкатилась следом. — Руки не забудь помыть.
Сережа проигнорировал предложение помыть руки. Он сел за стол, поболтал ложкой в тарелке с густым темным борщом, приправленным сметаной. Бабки уплетали борщ за обе щеки, довольные, разрумянившиеся.
Люблю я мух толченых
И жареных глистов!
Запел тут Сережа, чтоб бабкам жизнь медом не казалась.
— Фу, что это такое? — сморщилась Антонина Тихоновна. — Как не стыдно за столом про мух петь?
…Опарышей печеных
И сопли мертвецов!
Не унимался Сережа.
— Сережа, прекрати! — закричала бабушка. — Или выходи из-за стола! Не порть нам аппетит!
Сережа, схватив с тарелки кусок колбасы, убежал в комнату, продолжая во все горло кричать свою песенку. Он слышал, как от волнения Тихоновна опрокинула тарелку борща себе на юбку и взвизгнула. Бабушка бросилась смывать с подругиной одежды жирный борщ и сметану, ошпаренная Тихоновна кряхтела и охала.
Отмщенный Сережа вновь уставился в окно. Дождь, похоже, зарядил навсегда. Не сказать, чтобы Сереже на улицу сейчас хотелось. Но словно какой-то чертенок толкал под руку — рвись, рвись на улицу! Зачем? Да только затем, чтобы сделать бабке назло.
Сережа отыскал куртку, влез в свои любимые ботинки и направился к выходу. Проходя через комнату, он увидел, что бабушка и её гостья уже сидели чаевничали.
— Не ходи на улицу! — бросилась к нему бабушка. Вид у неё был несчастный и замученный. Сереже даже стало её жалко.
— Ну, чего пристала. — буркнул он, вырываясь из бабушкиных рук. — Да я только на крыльце постою.
Бабушка вздохнула и села на свое место. Антонина Тихоновна покачала головой, но ничего не сказала. Сережа вышел на крыльцо. На улице дул холодный ветер, задувал косой дождь на крыльцо. И Сереже пришлось зайти обратно в дом, только чуть-чуть дверь на улицу приоткрыть и высунуть туда нос.
«Да, на улице не фонтан. — подумал Сережа. — Ишь ты, Тихоновна, ещё будет головой качать. Нашлась, тоже мне… А на улицу и правда, носа не высунешь.»
…Стал задыхаться — высунул нос.
Добренький дяденька спичку поднес.
Вдруг вспомнилось Сереже, и он усмехнулся, представив, как это все могло бы происходить. А ещё бы смешнее было, если б Тихоновна из бочки с бензином нос высовывала… Постояв где-то минут десять, Сережа продрог и вернулся домой. Войдя в большую комнату, он только хотел бросить куртку на диван, но увидел, что на нем расположились бабульки. Они жевали булочки, пили чай и рассматривали альбом со старыми фотографиями. Оторвавшись от своего занятия, бабушка с подругой посмотрели на Сережу. Сережа усмехнулся, деловито показал им язык. Тихоновна вздохнула:
— Мы не такими детьми были. Не огрызались со старшими, язык им не показывали.
— Да. Другое время было, другие люди… — согласилась Сережина бабушка, — смотри-ка, Тоня, вот наша общая фотография. Это мы во втором классе. Октябрята. Со звездочками, все в школьной форме. А это Леня — наш пионервожатый.
Тихоновна, склонившись над пожелтевшей черно-белой фотографией, долго возила по носу очками, как будто наводила резкость.
— Ну надо же — наш отряд октябрят! Какими же мы были хорошими детишками. — наконец, сказала она. — Добрыми, послушными. Не то что современные дети. Ни стыда у них, ни совести.
Сережа тоже взглянул на мутную фотографию, где сидели в три ряда, сложив ручки на коленочках, примерные детишки. Затем презрительно хмыкнул, вышел на середину комнаты и продекламировал:
Бантики, гольфики, тапочки в ряд
Трамвай переехал отряд октябрят.
А вот кулачок. И флажок в нем зажатый
Это задорный пионервожатый!
Бабушка и её подруга остолбенели.
— Какой же ты злой мальчик, Сережа… — пробормотала бабушка, и Сережа увидел, как задрожали у неё губы и на глазах показались слезы.
Антонина Тихоновна схватила полотенце и с криком: «Я вот тебе по языку за такие гадости!» принялась гоняться за Сережей. Несколько раз он больно получил краем полотенца по шее, обиделся ещё больше и юркнул в чулан. Запыхавшаяся Тихоновна плюхнулась на диван и принялась успокаивать свою подругу.
— Не плачь, Матреша! — говорила она.
Потихоньку бабушка пришла в себя. Они с Тихоновной выпили ещё по чашке чая, а затем успокоившаяся бабушка громко крикнула, не сомневаясь, что Сережа слышит ее:
— Так и знай! Пока родители не приедут, дома будешь сидеть! Гулять я тебя не пущу!
Ха! Какая-то бабка деревенская будет ему запрещать! Сережа, который все ещё сидел в чулане, яростно пнул старый фанерный чемодан. Кажется, даже дырку в нем пробил. Вскоре Сережа услышал, как бабки принялись мотаться из комнаты в кухню, вынося грязную посуду.
«Ну-ка я вас
Последние комментарии
4 часов 4 минут назад
9 часов 7 минут назад
16 часов 56 минут назад
19 часов 27 минут назад
19 часов 35 минут назад
2 дней 6 часов назад