Песня для тумана (СИ) [Анастасия Курленёва] (fb2) читать постранично, страница - 3

плечом, прозвучало вчерашнее: «Ты не в моём вкусе». И Сигрид залилась краской до кончиков ушей, будто зимняя рябина.

Конечно, у неё не такая пышная грудь, как у Гуннир, но, говорят, она ещё может вырасти. Ну хорошо, и волосы не такие длинные и густые, как у Ингунн…

Сигрид закатала рукава и набросилась на кусок кабана не менее яростно, чем Болли.

***

Ульв удивлённо перевёл взгляд с полусырого-полуобугленного куска, который брезгливо держал двумя пальцами, на молодую супругу.

— Что это значит, женщина? Я не для того женился, чтобы меня отравили в первый же день.

— Да? — Сигрид, усвоившая от Альвгейра, что лучшая защита это нападение, упёрла руки в бока и, сверля мужа гневным взглядом, воскликнула: — А для чего? Я тебе не нравлюсь, ты мне тоже, так чего сватался? Если ярлом думаешь после отца стать, так не надейся: он ещё тебя переживёт!

— Это вряд ли, — не глядя на Сигрид, Ульв бросил насмерть замученное мясо в очаг. Скинул сапоги, вытянул ноги к огню. Тягостное молчание висело между супругами ещё несколько минут, пока Ульв не подтянул поближе кожаный мешок, который принёс с собой, достал хлеб и головку сыра. Разломил, протянул половину жене. Принялся молча есть.

Сигрид вгрызалась в сыр мелкими быстрыми укусами, как мышка. После целого дня вынужденной голодовки ей показалось, что ничего вкуснее дочь ярла в жизни не ела.

Утолив первый голод, девушка робко, без прежнего вызова, произнесла:

— Ульв!

Он не ответил, но голову слегка повернул, давая понять, что расслышал.

— А зачем ты на мне женился?

Мужчина, выглядевший очень уставшим, небрежно стянул с себя плащ и верхнюю рубаху, упал на брачное ложе и, уже засыпая, пробормотал:

— Готовить научишься — расскажу.

***

Пламя погребального костра, сложенного Эриком для своего хирда, взметнулось выше деревьев и горело долго. Но последний викинг сидел с потухшим взглядом ещё дольше. Угли уже прогорели в невесомый пепел. Одна из серых «бабочек», кружившихся над кострищем, села на щеку викинга. Эрик вздрогнул, будто очнулся от сна, мазнул рукой по лицу, оставив грязный след на месте тонких «крылышек».

Болли преданно заглянул в глаза хозяина. Там была пустота.

На что годится вождь, потерявший всех своих людей? Скольких из них он отправил в Валхаллу собственной рукой? А сам при этом остался практически невредимым… совсем, видно, отвернулись от рыжего Тор с Одином, не хотят видеть в светлых чертогах, на братском пиру. Издав полустон-полувсхлип, Эрик выронил меч. Низко стелющийся туман немедленно потянулся к лезвию белыми лапами, но Болли подскочил со звонким лаем, разметал липкое марево хвостом. После так потрясшей викинга братоубийственной схватки пёс сильно переменился: больше не мялся, не скулил, не жался к хозяину. Напротив, пока Эрик пребывал в состоянии столбняка, Болли обнюхал все метки, оставленные жителями леса, убедился, что тут есть волчья стая и даже нарвался на короткую стычку с её вожаком. Этот бой закончился вничью, но Болли не собирался останавливаться на достигнутом: без команды драккар обратно не пойдёт, так что придётся обживать то, что есть. Пёс вспомнил светлый мех, хорошо заметный на фоне листвы, и притягательный запах молодой волчицы, искоса наблюдавшей за его битвой с вожаком. И облизнулся.

Воинственность Болли окончательно привела Эрика в себя. В конце концов, он ещё жив, а потому должен попытаться отомстить за товарищей. Но самое главное, нужно уничтожить этот проклятый туман. Ведь Эрик поклялся. Поклялся всеми богами, что сделает это, или умрёт. Так же, как чёрный коротышка с малахитовыми глазами, поклялся, ухмыляясь, выставляя напоказ неестественно острые зубы, что охранит Сигрид от хвори колдовского тумана, не позволит ему высосать блеск золотых волос, влагу нежных губ, жизнь из хрупкого тела, как это бывало с другими, сильными цветущими мужчинами, например. Туман, увязавшийся за Эриком после проклятых островов, проникал всюду, молочной пеленой застилал глаза, душил, гасил огонь жизни, не разбирая, кто перед ним: старик, ребёнок, женщина… каждый, кого касались липкие лапы колдовства, заболевал, чах и умирал. Каждый, за исключением ярла, в первый же день с бранью и обнажённым мечом накинувшегося на белёсую пелену.

Оружие, разумеется, проходило сквозь туман, не причиняя тому ни малейшего вреда. От брани, в том числе и иноземной, которую Эрик не понимал, было немногим больше толку.

Сам рыжий викинг, как и его хирд, тоже оказался неуязвим для колдовской заразы, хоть белая позёмка и струилась за ним, как привязанная. Как тень.

Как тень, отброшенная неверным светом факела, однажды отделился от ночной темноты Ульв Стейнсон, отодвинувший белую стену за кромку прибоя. Ярл Альвгейр приветствовал гостя и велел оказать ему величайшие почести. Вот только смотрел при этом на карлика так, будто больше всего на свете мечтает свернуть тому шею.

***

Наутро после свадьбы дочери