расстраивать тебя еще больше и чтобы дать тебе время собрать рассеянные чувства.
С этими словами он вышел, и Машенька осталась одна. Неизвестно, собирала ли она свои рассеянные чувства и о чем она думала, когда недвижно просидела все долгое время, пока враги-соседи объяснялись. Такою же неподвижной пребывала она, когда в избу вошли Петр Трифоныч, Илья Петрович и Ильичевский. Веселым голосом старый Барсуков заговорил:
– Ну, Марья, видно, быть не по-вашему и не по-нашему, а выходить тебе за Ильичевского.
– Я не пойду, – тихо ответила Машенька.
Отец оглянулся, будто ослышался, потом заорал:
– В беседки бегать, на постоялых дворах сидеть обнявшись – это твое дело, а под венец идти – нет? Плетью погоню! Даром, что ли, я с ним, еретиком, помирился?
– Он обманщик, – еще тише молвила Маша.
Старик рассмеялся:
– Слышали это! Машкарадом недовольна? Так что ж ты хочешь, чтобы все мы были перестреляны, а ты у разбойников в лапах сидела? Так суженый твой, поверь, и так разбойник изрядный.
Тогда выступил Григорий Алексеевич, взял Марью Петровну за руку и сказал:
– Неужели за минуту необходимой хитрости ты забыла все клятвы, поцелуи, сладкие часы любви – все, все? Верным другом и рабом буду я тебе. Неужели сердце в тебе одеревенело? – И он заплакал.
Петр Трифоныч отвернулся к окну, а Машенька наклонилась к плачущему жениху и сказала:
– Конечно, я люблю тебя по-прежнему и женой твоей быть согласна, но ах, зачем все это приключение – не более как маскарадная шутка?
1914
Последние комментарии
20 часов 13 минут назад
20 часов 30 минут назад
20 часов 42 минут назад
20 часов 48 минут назад
23 часов 19 минут назад
23 часов 23 минут назад