На святой земле [А Крамаровский] (fb2) читать постранично, страница - 9

знакомый югослав, женатый на русской. Он сам, жена и древняя ветхозаветная старушка с открытым русским лицом, приветливым и милым, встретили нас радушно. Иван Григорьевич, так зовут арендатора, похож скорее на грека. После обычных расспросов, он ведет нас по саду, а жена его, Катя, лет на 20 его моложе, принимается вместе со старушкой-матерью готовить обед. У них дочери: одна учится в Назарете в закрытой школе, а другая, младшая, — в местной.

Русский сад действительно напомнил мне мою родную сторону. Три ветхих домика, готовы вот-вот свернуться на бок, русская летняя кухня, покрытая камнем.

В нескольких шагах от домиков блестит в игре небольших волн водная гладь, над которой кружатся чайки.

Геннисаретское озеро. Столетние эвкалипты вокруг домиков напоминают чуть наши плакучие ивы: ветки этих древних деревьев тоже клонятся к земле, а сад, весь заросший высокой травой, запущен по-нашему.

В саду апельсины, маслины, розы, за ними чахлая банановая роща. По всему саду разбросаны теплые источники, выложенные камнем из черного базальта. В одном из таких источников купалась, верно, Мария Магдалина. Он расположен, примерно, в 10 шагах от озера, и к нему не особенно-то легко добраться: сваленные громады эвкалиптов, колючки выше человеческого роста и большие камни преграждали к нему путь… Весь берег озера усеян мелким камнем, гладко обточенным прибоем.

Русский сад — одно из красивейших мест в Израиле, и недаром многие предприниматели предлагали советской духовной миссии сдать сад им в аренду. Они хотели открыть там дом отдыха и курорт: привести всё в порядок, построить отель с видом на озеро и выуживать прибыли.

Миссия не согласилась на это: боялась, как бы сад ее прилип к чужим рукам.

— Куда же вы направляетесь? — спросил нас Иван Григорьевич.

— В Хулу, — ответил Николай. А я добавил: — Мимоездом заедем в Микдаль, Капернаум и в ту арабскую деревню, которой, мне говорят, более 2000 лет. Конечно, арабов сейчас в ней нет: все утекли в Сирию.

Иван Григорьевич усмехнулся:

— Неужели ваша колымага выдержит этот путь?

— Ну вот, — ответил Николай, — во всем Израиле мой «кадилак» притча во языцех. Одни его называют фургоном, дядя Александр — тарантасом, а ты — колымагой. Дело здесь не в колымаге самой, а в шофере… Шофер водит машину, а не машина его. Другой на моей машине давно бы под откос свалился. Но дело не в этом, а главное: в безопасности. Где бы я машину ни оставлял, всегда целехонька. Никто не позарился утащить.

Иван Григорьевич жаловался на плохие дела: погиб урожай помидор, бананы чахнут, а от остального почти никакого дохода.

— Вот иногда в озерце рыбкой промышляю: то сазанчика, то сома… всё ж кое-какое подспорье. Еще хорошо, что миссия вошла в мое положение, не требует в срок арендной платы.

Нас пригласили к обеду. Подавали жареного сома, жареный картофель, колбасу, помидоры, бананы (они круглый год растут здесь), масло, появилась на столе и бутылка коньяку. На славу угостила нас хозяйка! Её чисто русское лицо, по которому можно было дать ей не больше 30 лет, сияло добродушием.

— Как в Сибири живем! — жаловалась она. — До Тиверии километров пять. Кругом одни, словно в ссылке какой. Да и ездить туда не к кому. Ведь мы недавно здесь, а то всё время в Назарете жили…

По просьбе хозяев решили дальше не спешить, а передохнуть в саду. Уж слишком манил он нас своим русским духом, а ветхозаветная старушка, мать жены Ивана Григорьевича, — своим воркующим приятным говорком. В ней, как нам казалось, едва-едва теплилась жизнь. И всё же она живо напомнила прошлое и тех далеких наших бабушек, при которых родина при всех недостатках своих жила свободно и неповторимо…