Снег, ячейка, фланг... [Юрий Павлович Валин] (fb2) читать постранично

Annotation

Подмосковье, 1941-й. О тех, кто не попал в газеты, песни и фильмы.

Валин Юрий Павлович

Валин Юрий Павлович

Снег, ячейка, фланг...

margin="10pt"; margin-bottom="15pt"; align="center";>Снег, ячейка, фланг...

Памяти бойцов стрелковых дивизий, закрывших немцам путь на Москву осенью 1941-го

...Затвор на выбросе чуть клинит, но трехлинейка раз за разом бьет - кажется, в низкое серое небо, но все же не в небо, а туда, где смыкается, сходится пелена ноябрьских туч и нечистая белизна широкого поля. Деревни, взятой немцами, не видно - она за покатым склоном, фашист напрямую лезть не желает, норовит нащупать прореху в обороне, обойти. Угадывается возня едва различимых фигурок среди мутного простора и редких фонтанов разрывов снарядов. Наша артиллерия помогает, чем может, вот только силы у нее не особо...

Отходят, вроде...

Еще выстрел, затвор выбрасывает гильзу - ее горячее пустое тельце падает среди своих остывших сестриц, проедает влажный снег, торчат мокрые стебельки травы...

- Жив, Витька? - окликает Рахим - его ячейка правее, шагах в тридцати, почти не видимая за заснеженным увалом. - Отвалили бараны. На перекур. У тебя случаем, подымить нет в запасе?

- Да, откуда? - отзывается Виктор, - думаешь, трофеев хапнул?

Рахим смеется и кашляет одновременно - видно, как над бруствером качается ствол его полуавтомата, мелькает шапка, угадывается движение саперной лопатки. Это верно, чего сиднем сидеть, так и померзнешь ни за что.

Виктор берется за свою лопатку - дно ячейки под ногами ощутимо развезлось, земля налипла на подошвы башмаков. По краям мороз уже успел схватить коркой, если ее пробить, опять полегче...

Взвод отошел сюда ночью. Успели подремать в тепле, но всем было понятно, что Шиньково не удержать. Народ в ротах опытный: второй месяц на передовой, цеплялись за Волоколамск, не получилось, отходили, пятились, где поспешно, где успевая закопаться и порядком настучать немцу в бубен. Нити стрелковых батальонов, растянутые между деревнями и рощами, то и дело рвались, потрепанные роты, взводы почти наугад выбирались из окружений и полуокружений, и вновь седлали проселки и большаки. Отыскать нюхом тепло, санитаров и кухню, успеть поспать, поесть, обругать снабжение, командование, артиллеристов, связистов, саперов... Тьфу, список длинный, всех не упомнишь. Есть в армии такое малозаметное звание и должность: "красноармеец, стрелок". Ага, иногда стрелок стреляет, а в остальное время куда-то идет, что-то копает, и постоянно матерится. А что тут сделаешь, если в роте после потери последнего "станкача" это самое сквернословие - единственное средство огневого усиления.

Матюгаться Виктор Ковшик не любил. Не то что не умел - в Замоскворечье вырос - здесь все с детства развитые. Но на хлебзоводе нецензурщину изжили. Не камнедробильная артель, а стратегическое производство имени М. Горького 1-го Мосгостреста, здесь народ сдержанный, спокойный - производство тонкое, душевное, вдумчивых любит.

Слесарем Виктор был правильным, потому знал, что до опытного красноармейца товарищу Ковшику еще предстоит расти и расти. В каждом деле важен навык. Опыта маловато, запасной полк, да двенадцать дней фронта - не срок. Ну, если не убьют, так освоим и новую специальность. Сомнений здесь быть не может.

Красноармеец Ковшик был человеком основательным, уже не юным и семейным. За плечами тридцать лет, семья - жена, две дочери - и далеко не последний рабочий разряд. Такой человек и воевать обязан без суеты. Хотя, конечно, прет немец, не дает дух перевести. И как такое вышло, что фашист уже здесь, под самой Москвой, понять не получается. Ничего, отобьемся, вгоним Гитлера в могилу, а после войны сядут умные исследователи и опытные командармы, раскроют боевые документы и сразу все станет ясно. Издали, да после вдумчивого осмысления, все ошибки - они как на ладони.

Левее, метя по центру ниточки окопов, засвистело и треснуло - немец начал пристрелку минами.

- Ну, поехала чума, - крикнул Рахим. - Тебе там еще ничего на склоне, а меня уж верно приметили.

- А то ты не на склоне, - отозвался Виктор, врубаясь в черную неподатливую землю под ботинками, но Рахим уже перекликался со своим правым соседом...

Стало жарко. Не столько оттого что мины сыпались с отвратительной размеренностью, как от работы лопаткой в неудобном положении. Виктор расстегнул телогрейку, осторожно отгребал землю и припорашивал ее снегом. Тут главное себя не демаскировать. Хрен его знает, может сейчас сидит какой-то немецкий хлыщ с биноклем, смотрит как раз сюда, вдоль увала...

Увал, конечно, увалом только из этой ячейки и назовешь. Так себе увальчик, - один намек. Но если сидишь по грудь в снегу и земле, сам себя закапывая, то мир чуть иным кажется. Вон - вообще полмира осталось...