Тайна машины Штирлица [Алексей Борисович Биргер] (fb2) читать постранично, страница - 2

третьем году, во второй половине лета. То есть, мне так помнится, что во второй половине лета — а может, это было в июне?.. — отец нахмурился. — У нас ещё вышла собственная история, связанная с этим фильмом…

«У нас» — это, надо понимать, отец имел в виду себя и своих ближайших друзей, Димку Батюшкова и Юрку Богатикова. Они все жили в одном из старых заводских районов Москвы, приблизительно посередине между Крутицкой набережной и Госпитальным Валом, и это отдельная история, как московский мальчик, а потом московский студент Ленька Болдин, стал главой заповедника Леонидом Семеновичем Болдиным, почти коренным жителем наших северных мест, и не здесь эту историю рассказывать. Главное — с ним и его друзьями вечно случалось что-то чудесное, невероятное, раза два им пришлось распутывать такие детективные истории, что просто ахнешь — я записал эти истории, и они вышли книжками под названиями «Нож великого летчика» и «Чеки серии 'Д'» — и мы с Ванькой обожали повести отца о его детстве.

— А что там было? — сразу пристали мы. — Опять передряга, в которую попали «Три Ботфорта»?

Поскольку фамилии всех трех друзей начинались на букву «Б», они долго думали, как бы это обыграть, и, в конце концов, назвали себя «Три Ботфорта», чуть не весь словарь на букву «Б» пролистав в поисках самого красивого слова.

— Да уж… — ухмыльнулся отец. — Не без того.

— И Седой там был? — жадно спросил Ванька.

Седой — это вообще почти сказочный витязь, чуть ли не Финист Ясный Сокол, если верить воспоминаниям отца и Юрия Дмитриевича (бывшего Юрки) Богатикова. Любые трехглавые огнедышащие драконы (в любом виде, хоть главарей местной шпаны с финками, хоть «валютной» мафии советского времени, хоть милиции или даже КГБ) были ему нипочем, он со всеми справлялся и любую зачарованную красавицу мог спасти. И мы очень любили истории, в которых он появлялся. Он был года на два или на три старше «Ботфортов» и всегда приходил им на выручку, когда они окончательно все запутывали и им начинали грозить крупнейшие неприятности. То с самой оголтелой шпаной схлестнутся, и Седой вмешается, чтобы из них отбивных не понаделали, то Димка, пытаясь продвинуть детективное расследование, отмочит такое, за что полагается уголовная ответственность, и Седому приходится утрясать дела с милицией… У меня все это записано в моих пересказах приключений отца и его друзей, которые уже выскочили книгами и которые, возможно, кто-то из вас прочел. Вообще-то, звали Седого Андрей Волгин, а Седым его прозвали из-за того, что у него была огромная седая прядь, появившаяся чуть не в восемь лет. Другим его прозвищем было Принц, и он, и вправду, был настоящим принцем, если не королем тех кварталов, где прошло детство трех друзей. Сперва он думал пойти слесарем на Первый Шарикоподшипниковый, но потом поступил в офицерское училище, стал очень хорошим офицером — и погиб в Афганистане. То есть, это официальная версия, что он погиб, а на самом деле такие люди не погибают, и имелись косвенные свидетельства того, что, объявив о его смерти, его на самом деле спрятали, чтобы отправить на какие-то жутко ответственные задания. Может даже, имя ему сменили, и он сам, вплоть до нынешних времен, был и остается чем-то вроде Штирлица. Или, там, Зорро, до сих пор тайком приходящим на выручку тем, кто нуждается в помощи и защите. Во всяком случае, так по рассказам отца выходило. А отец, он если что и приукрашивает — все невольно приукрашивают, когда рассказывают о своих приключениях, даже я — то самую малость.

Словом, если в истории появлялся Седой — то историю надо было ожидать увлекательную до жути, почище любого триллера.

— Появился… — вздохнул отец. — Куда б мы без него делись?.. — он поглядел на часы. — Ладно, давайте на сегодняшний вечерок сделаем перерыв в работе, и расскажу я вам, что тогда произошло… Вот только, Танюша, может чай сначала сделаем? — обратился он к маме. — За чайком и рассказывать будет приятней.

Мы с Ванькой помогли отцу и маме приготовить чай, достать розетки для варенья и все такое, а потом уселись вокруг стола, и отец начал свой рассказ.

Да, историю мы услышали такую, что я понял: её тоже надо записывать.

И вот, записал. Прежде, чем вы её прочтете, я об одном хочу предупредить. По поводу двух предыдущих историй отец сделал мне… Ну, не то, что замечание, а подсказку.

— Понимаешь, — сказал он мне, — ты все записываешь правильно и точно, а если где-то и присочиняешь немного, для красоты, то это не страшно. Может, тебе так запомнились какие-то красочные детали, что ты решил их ещё немного укрупнить. Но вот наши разговоры у тебя… то есть, смысл ты всегда передаешь верно, но мы ведь по-другому разговаривали, другими словами, а у тебя получается, что мальчишки разговаривают как по-писаному, да ещё на языке, который для начала семидесятых был не очень характерен. Другие у нас были любимые словечки и выражения, многое было другим. Наша-то речь ещё ничего, а речь Седого у тебя уж слишком литературной