Эта древняя болезнь [Станислав Семенович Гагарин] (fb2) читать постранично, страница - 3

Свенсона, психолога экспедиции.

— Пойду камешки собирать, — наигранно бодрым голосом сказал Андрей после завтрака. Сам он чувствовал себя прекрасно и стыдился, что был так бессовестно здоров и жизнерадостен.

— Кому они нужны, твои камни, — вспылил вдруг Ярослав. — Скоро тут будет полдюжины покойников… Впрочем, ты, возможно и выживешь.

Яшар внимательно посмотрел на врача.

— Ты заболел, Ярослав, — сказал командир. — Обязанности врача беру на себя… Андрей, оставь на сегодня геологические коллекции. Будешь помогать мне. Попробую задать нашей Вычислялке новую программу.

— Это какую программу? — подозрительно спросил Муратов.

Был он хмур и рассеян. Ярослав казнил себя за минутную вспышку и понимал, как прав молодой командир. Болезнь его зашла далеко, и теперь он не в состоянии достаточно объективно оценивать действительность.

— Надеюсь учесть тот логический пробел, который чувствую в твоей методике поисков. Тебе бы надо прилечь, Ярослав.

— Я пока держусь, Яшар. Позвольте мне побыть с вами…

— Хорошо, — согласился командир.

Он отправился в свою каюту и принялся составлять программу. Андрей Гуков и Ярослав остались вдвоем.

— Хочешь, я почитаю тебе что-нибудь? — предложил механик.

— Только не древних греков, Андрей. Меня раздражают их обветшалые мудрствования.

— Не такие они уж и обветшалые, — обиделся за своих любимцев Андрей, но спорить с больным не стал. — Тогда я тебе что-нибудь из полярных дневников… Ладно?

— Валяй, — отозвался Ярослав, вспоминая, с какими хитроумностями проносил Андрей на звездолет коллекцию старинных книг по античной философии и дневники полярных экспедиций. Этим двум увлечениям Гуков отдавал все свободное время.

Механик ушел к себе в каюту д через минуту появился с книгой в руках.

— Что ты там откопал в своей лавке древностей, Андрей? — спросил, слабо улыбаясь, Муратов.

— Это особая книга… Как правило, полярные экспедиции описаны в изложении более поздних авторов. А это подлинные «Дневные записи, веденые поручиком П. К. Пахтусовым при описи восточного берега Новой Земли в 1832 и 1833 годах».

— Какая старина! — воскликнул доктор. — Пожалуй, тогдашние события следует числить по разряду мифологии…

— BOT-BOT, — сказал Гуков. Он снова хотел обидеться, но вспомнил, что должен уж привыкнуть к иронии товарищей, коль выбрал такое редкое увлечение, и притом Ярослав болен, надо быть терпимее к нему.

— Вот-вот, — повторил он. — Петр Кузьмич рассчитывал на таких неверующих и потому предпослал своим «Записям» эпиграф: «Я расскажу, как было, а вы судите как угодно». Будешь слушать?

— Читай, Андрей… И не сердись. Я не меньше твоего уважаю древних исследователей. Открой где-нибудь посередине.

— Хорошо, вот послушай: «15 декабря, четверг.

В ночи сделавшимся самым крепким ветром SSO при жестокой метели большую лодку нашу, опрокинутую подле избы, унесло по берегу к NNW на 150 сажен и раскололо бывший под нею маленький челнок из осинового дерева; лодка так же много потерпела; однако, имея в ней крайнюю нужду для будущего лета, принялись мы ее починивать, хотя с нашими средствами было это весьма трудно. Но нужда более всего делает людей изобретательными и трудолюбивыми. Одним словом, лодка была исправлена».

— Они молодцы, наши предки, — задумчиво проговорил Муратов. — «Нужда… делает людей изобретательными…» О нас пока этого не скажешь. Ничего мы изобрести не сумели, это при такой-то крайней нужде.

Он замолчал. Андрей выждал немного и продолжал читать:

— «25 декабря. Праздник Рождества Христова встретили мы усердными молитвами о сохранении нашего здоровья и благодарением Богу, что он по ею пору так милостиво хранил нас. Последующие дни святок провели в обыкновенных деревенских увеселениях, сколько средства нам позволяли…»

«Непостижимо, — подумал Ярослав. — Жалкое зимовье, кругом ледяная пустыня, первобытная пища, никаких средств связи, а командир их заботится о высоте духа своих людей…»

— «В вечеру 26 декабря подходили к избе три белых медведя, — читал Гуков. — До исхода декабря мы провели скучное время нашего зимовья в занятиях, не чувствуя почти никакой болезни, только отставной матрос Федотов был несколько слабее других и не мог участвовать в трудных работах. У Рудакова обнаружились на теле красные пятна и небольшие раны на ногах. Хотя он несколько жаловался на эту болезнь, но, будучи веселого нрава и зная худые последствия уныния и лени, не хотел уклоняться от работ…»

— Правильно поступил этот Рудаков, — перебил врач чтеца. — А мы раскисли, половина экспедиции уже в лазарете.

— Но ведь у них все было по-другому, — неуверенно принялся возражать Андрей.

— По-другому, говоришь? Так, та. к… Погоди… Что-то у меня кружится на уме, ускользает мысль… Знаешь что, Андрей, читай мне все, что говорится у Пахтусова про их болезнь. Читай!

— «5 января, четверток. Один из рабочих, Н. Подгорский, перемогаясь три дня,