Дети героев [Лионель Труйо] (fb2) читать постранично, страница - 3

набожная, как Жозефина, перед тем как сесть на самолет и улететь в Соединенные Штаты, часто повторяла: сила Зла в лукавстве, а орудие Бога — сострадание. Должно быть, Корасон пользовался и тем и другим. Я понял это в день его смерти. Жозефина каждый день сталкивалась с обеими его личинами. Иначе зачем ей было закрывать лицо, когда он приближался к ней с бутылкой в руке? И почему в других случаях она говорила с ним с мольбой в голосе? Взывая к нему как к благодати? Он был для нее одновременно и дьяволом и добрым Боженькой. Даже в своей смерти он не изменился: в Корасоне уживалось множество мужчин, не похожих друг на друга. Он мог бы написать учебник, как с помощью всяких трюков напиваться на дармовщинку. Еще он вечно изворачивался, как непослушный пациент, который никак не может решить, что для него лучше — принять лекарство или продолжать болеть. От жизни он брал все самое плохое, но рассуждал только о хорошем. Мой отец был настоящей скотиной, но порой вел себя как ласковый котенок. До своего отъезда в Соединенные Штаты ман-Ивонна часто приходила к нам, шушукалась с Жозефиной и делилась с ней советами. Если люди живут лучше вас, это придает им как бы дополнительный вес. Мариэле ужасно не нравилась манера ман-Ивонны постоянно нас поучать. Мариэла не любит послушных. Но ман-Ивонна сама нуждалась во всех тех словах, которыми нас осыпала. Она чувствовала себя немножко виноватой за все выходки Корасона и пыталась передать невестке свой женский опыт. Все мужики — свиньи. Умная женщина пользуется мужчинами и не позволяет им сесть себе на шею. Все, как один. Свиньи, натуральные свиньи. И мой сынок ничем не лучше других. У Жозефины было сердце влюбленной женщины, как у героини кино, и она принималась защищать Корасона. Ман-Ивонна соглашалась, что в душе он человек не злой. Но все равно, будь настороже. Когда он был маленьким, я несколько раз ловила его на том, как он засовывал горящие окурки в уши молочникову ослу или вырывал страницы из учебника, чтобы не делать уроки. На что он только не пускался, лишь бы избежать заслуженной порки! Делал ангельское личико, и все быстро его прощали. Ман-Ивонна предупреждала Жозефину: он с раннего детства был способен на самые ужасные поступки. Корасон нервничал, начинал задыхаться, всасывал в себя весь находившийся в комнате воздух, и мы сразу чувствовали, как растет напряжение. Перед невозмутимостью ман-Ивонны Корасон еще больше распалялся. Он почти кричал, но никогда не осмеливался открыто нападать на мать. А она стояла на своем. Да, именно это ты и делал, а потом еще хвастался перед своими дружками, мне их матери рассказывали. Порывшись в памяти, ман-Ивонна называла точные даты и имена свидетелей. Корасон терялся и, в конце концов, говорил, что его мать нарочно сочиняет все эти сказки про окурки в ушах осла, чтобы опорочить его перед нами и посеять раздор в семье. Жозефина и так меня не уважает, а тут еще ты подливаешь масло в огонь… Должен сказать, что я с ним соглашался. Матери постоянно сочиняют всякие истории, соответствующие не действительности, а тому представлению, которое у них складывается о собственных сыновьях. Взять хоть Жозефину с ее враками про уборные. Мать — это здорово, кроме тех случаев, когда она пытается пересказывать вашу жизнь вместо вас. Чем старше становится сын, способный на всякие глупости, тем упорнее мать цепляется за них, особенно детские. А если глупостей не хватает, она их выдумывает. В этом смысле Жозефина похожа на ман-Ивонну. Она постоянно заявляла о своем праве судить, каков я, решала, что я больше всего люблю из еды, и старалась наложить свои печати на мои детские воспоминания. Отношения с матерью осложняются, стоит ей вбить себе в голову, что она знает тебя лучше, чем ты сам. Ман-Ивонна описывала его таким, каким ей хотелось, чтобы он был. А он изображал из себя потерявшегося ребенка, задыхался в своем комбинезоне, и было видно, как от досады у него под тканью напрягаются мышцы. Жозефина, понимая, что скоро ман-Ивонна уйдет и некому будет защитить нас от бури, ею же искусно вызванной, отправляла нас с Мариэлой на базар, к папаше Элифету, купить в кредит бутылку «Барбанкура». Понизив голос до шепота, она велела напомнить Элифету, чтобы он записал сумму на ее личный счет. Корасон давным-давно исчерпал свой кредит у всех торговцев квартала. Мы шли и приносили ром. При виде бутылки Корасона отпускало, мышцы расслаблялись, и он произносил свою любимую фразу, что жизнь только и знает, что подкидывать тебе неприятные сюрпризы, последним из которых станет смерть. Так что, когда она придет, я не удивлюсь. И вот она пришла. Люди ошибаются — мы за ней не гонялись. Мы ничего не готовили заранее, но жестокость притягивает другую жестокость, и, замахиваясь ключом, Мариэла как будто перестала быть собой и превратилась в нечто вроде автомата, запущенного ужасом или провидением. Учительница объясняла нам, что вопреки историкам, знакомым только с внешней стороной событий, останки императора Дессалина