Смерти нет [Всеволод Олегович Глуховцев] (fb2) читать постранично, страница - 2

добавлять еще — бессмысленно. Остается только ждать.

Но он старался «проинтуичить» будущее, как повернется этот предстоящий бой. И как-то это у него не получалось, и от тревоги никуда не деться, потому что никуда не денешься от самого себя...

— Все будет как надо, — сказал Гром сочувственно.

— Знаю, — ответил Даня негромко.

За выбитым окном засвистел ветер. Капли дождя брызнули Дане в лицо. Он стер их ладонью.

2

Дане Уварову шел шестнадцатый год, и он был опытным командиром.

В его команде были люди и постарше, были и такие, кто уже имел боевой опыт, повоевав в команде погибшего генерала Крохи. Но все они признавали лидерство Дани. Не потому, что боялись его или не было у них самолюбия никакого. Нет, конечно. Просто лучшего командира для них не существовало.

Данька один стоил десятка любых бойцов, благодаря его способности проводить операции, его команда даже в самых, казалось бы, безнадежных схватках не потеряла ни одного человека.

Данино преимущество видели сразу. Он был прирожденный лидер. Чувствовал опасность до того, как она появлялась рядом. Умело вычислял, где средь руин, в заброшенных складах, хранилищах, подвалах можно найти оружие, продукты или топливо. Он «видел спиной». Он мог найти вернейшее решение изо всех возможных за один миг. И конечно, только с таким командиром можно было здесь выжить.

С тех пор как опустел мир, как поселилась в нем мерзкая нечисть, людская жизнь едва теплилась в развалинах городов. А уж после «чумы тридцатилетних», казалось, людям и вовсе кранты. Но люди выжили. Жить стали меньше, это да. А впрочем, сколько жизни ни есть, вся твоя, как говорится — живи дольше сегодня. Повоюем еще!

В разных городах, на разных краях их, не зная друг о друге, возникали стаи юных беспризорников, промышлявших кто чем может. Хотя, в сущности, оставалось лишь воровать у гоблинов жратву либо же гробить их, отбивая все, что придется. И это было!

Ребята гибли в боях десятками, но выжившие закалялись, мужали, становились жесткими и сильными бойцами. Их не брали болезни, не страшили холода. Они владели всеми видами оружия — холодного, огнестрельного, магического или энергоимпульсного, умели ремонтировать технику; могли собрать из взрывчатки, радиосхем и передатчиков такую адскую машину, что любо-дорого. Они научились военной медицине, вплоть до ампутаций в полевых условиях... Да, то была жестокая, суровая жизнь, она делала из детей взрослых в двенадцать лет — но она же очищала юные души от вздорного, слабого и мелкого. Эти молодые бойцы на себе познавали принцип «один за всех и все за одного» — хотя, конечно, ничего не слыхали ни о мушкетерах, ни о Дюма. Они становились друзьями на всю жизнь, совсем не думая об этом — да и не зная, сколько она продлится, их жизнь...

Даня понимал, что ему дано поболее, чем другим; в нем что-то есть. Это «что-то» не дало ему, пацану, пропасть в этой пустыне, привело к другим, соединило их, а затем и поставило его во главе нарождающейся команды.

Сколько всего уже было пройдено! Вылазки в другие районы, встречи с другими командами, стычки с гоблинами, потери друзей и обретение новых... зимы, весны, снега, ливни, закаты и рассветы — все прошло так, словно не годы, а пустяк какой-то, пара дней. Только вот не казалось, что это было вчера.

Наоборот! Теперь уже не вспомнить, где и когда это было.

У Дани не было возможности развивать абстрактное мышление, но жизнь сама заставила его развиваться. Не зная ровным счетом ничего о законах и правилах логики, он успешно мыслил как раз по ним и не мог потому не подметить одну важную закономерность жизни.

Все в ней сбалансировано. Если чего-то не хватает, то другого будет избыток, и напротив. Даня был наделен даром мыслить серьезно, мощно, чувствовать, соображать и принимать точные решения в один миг — это абсолютно так. Судьба хранила его.

Но она же сделала до крайности нечувствительной его память.

Нельзя сказать, конечно, чтобы он все забывал. Что считал важным, он помнил превосходно. Но вот общий ход событий, лица людей, дни, разговоры, встречи и разлуки... Это уходило от него сразу, как бы терялось в дымке. Даня не жалел об этом, но иной раз становилось грустно. Ненадолго, понятное дело — взгрустнул, и будет. Долго грустить в этом мире было вредно для здоровья.

Что же касается судьбы, то Даня, кажется, догадывался, откуда это. Всего вернее, как-то связано с маленьким серебряным крестиком, висевшим на его шее. Крестик когда-то был надет мамиными руками — вот это он помнил прекрасно. Из памяти улетучилось лицо мамы, но руки ее, их бережное и ласковое движение, голос: «Носи, Даня, не снимай...» — забыть нельзя.

Он и не забыл. И не снимал. Он не понимал до конца, в чем сила этого маленького предмета, но надеялся понять когда-нибудь. Иногда он рассматривал его. Видел, что там в странной позе — раскинув руки в стороны — изображен человек. Может, в том-то и сила?.. Человек как будто хотел обнять Даню, что-то очень дружественное, доброе было в этом жесте. Дане