Похождения нелегала [Валерий Алексеевич Алексеев] (fb2) читать постранично, страница - 2

что для метрополитена.

— Что же вы хотите нам показать? — осведомился я. — Имейте в виду: мы — редакция, а не торговый дом. Не проще ли было бы отрекламировать ваш товар в нашей газете?

Вопрос несколько озадачил моего собеседника.

— Товар? — переспросил он, помедлив. — Почему, собственно, товар? Хотя, в некотором смысле, можно подойти и с этой позиции. Дело в том, что я хочу продемонстрировать вам себя.

— Кого? — не понял я. — Себя? А что такого в вас особенного? Рост? Толщина? Инвалидность? Личное обаяние? Третий глаз на затылке? Пришлите свою фотографию.

— Нет, фотография не поможет, — возразил Огибахин. — Всё намного серьезнее, Виталий Витальевич. Вы ведь российский гражданин? Прошу учесть: если вы откажетесь меня принять, интересам нашей с вами родины может быть причинен большой ущерб. Наверно, даже непоправимый.

Против таких доводов трудно что-нибудь возразить. Дополнительный ущерб моей многострадальной родине, да еще непоправимый (как будто все остальные поправимы) — сама мысль об этом была очень тягостна.

«Еще один двойник президента,» — предположил я.

Был такой в нашей практике случай.

— Хорошо, приезжайте. Завтра в пять часов вечера. Но предупреждаю: смогу для вас выкроить не больше четверти часа. Этого достаточно?

— Более чем достаточно, — отвечал Огибахин. — Только, пожалуйста, без посторонних, строго наедине.

«Нет, не двойник, — решил я. — Двойникам как раз нужны свидетели».

В назначенный срок, как это часто бывает, я оказался на выезде, попал на автобане в десятикилометровую пробку и, проклиная германских дорожников, затеявших неспешное обновление разлиновки в самый час пик, приехал в редакцию с опозданием на сорок минут.

Про «термин» я не то что забыл, но задвинул эту информацию в дальний угол памяти: оттуда сквозило только темное чувство неисполненного долга. Впрочем, это чувство преследовало меня в те времена почти постоянно — пока я не разорвал свой контракт с москвичами.

Редакция встретила меня привычным трудовым шумом.

Оба телефона остервенело звонили, факс жужжал, весь заваленный горою непрерывно выползавших из него и сворачивавшихся в трубку страниц.

Сотрудница моя Лизавета сидела за компьютерным столиком и, не отвлекаясь на мелочи, усердно работала.

Правда, «работала» — не совсем точное слово.

Лицо Лизаветы, озаренное разноцветными отблесками, было исполнено высокого вдохновения, монитор стоял лукаво развернутый — так, чтобы экрана не было видно от двери.

Короче, ребенку было ясно: опять она раскладывает электронный карточный пасьянс — занятие, которое ей неоднократно и строжайшим образом запрещалось.

— Так-так, — недовольно сказал я, и Лизавета поспешно вырубила цветную картинку. — А потом ахи-охи: откуда вирус взялся? Сами же его и заносим.

Лизавета приехала из Минска учиться в нойштадтском университете по какой-то неведомой мне межвузовской разнарядке: чем больше она этот поворот своей судьбы разъясняла, тем меньше я его понимал. Проучилась пару лет, подзадержалась здесь, освоилась и, похоже, вознамерилась оставаться студенткой до конца своих дней. В Германии эта цель вполне достижима: здесь и сорокалетний студиозус ни у кого не вызовет удивления. Немецкое общество не спешит выпускать дипломированную молодежь на рынок труда, человек же свыкается с любым долгосрочным своим состоянием, особенно если выход из него страшноват. Свыклась и Лизавета.

Девица она была чрезвычайно самоуверенная, питала убеждение, что в одиночку делает всю газету, меж тем как занималась лишь компьютерной версткой готовых материалов, а откуда берутся сами материалы — ей было без разницы: да хоть из пены морской.

— Виталий Витальевич, — плачущим голосом сказала Лизавета, — я предупреждаю: следующий номер выйдет без меня. Сегодня уже четверг, а у меня готова только первая полоса. Да еще к шестой статейка десять на десять. Я ничего не успею. Читатели меня сожрут.

Лизавета хитрила: я-то знал, что вторая, третья и пятая полосы тоже полностью свёрстаны и запрятаны ею в тайную директорию, оставалось только втиснуть в них рекламу — и предаться пороку электронной игры.

Нападение, однако, — лучший способ защиты, и Лизавете это было отлично известно.

— Всё сегодня доделаем, — заверил я.

— Ну, прямо, доделаем, — возразила Лизавета. — Вон, ждут вас, не дождутся. Очередной фремдцайтфрессер. Теперь уж, конечно, до ночи будет ля-ля.

«Фремдцайтфрессерами» (пожирателями чужого времени) Лизавета называла всех, кто приходил в редакцию не к ней.

Я обернулся.

В угловом кресле за журнальным столиком сидел лысоватый человечек в клетчатом пиджаке и, закинув ногу на ногу, читал прошлый номер нашего приложения.

А может быть, и не читал, просто смотрел поверх газеты на нас с Лизаветой: глаза его были спрятаны за зеленоватыми стеклами крупных очков.

На президента Российской Федерации он не был похож, и вообще внешность у него была самая что