Спасение [Георгий Витальевич Семенов] (fb2) читать постранично, страница - 3

конечно, меня, спящего.

— Гроза, что ль? — спросил я, поглядывая в небо.

Один из них, босой, не услышав, читал газету, а другой — в кепочке, надвинутой на брови, откликнулся охотно:

— Слышно было, шарахнул гром… Выспался? Или гром разбудил?

— Хорошо, что разбудил, — ответил я. — Сгорел бы тут совсем. — И пошел к ним знакомиться.

Тот, что газету читал, был, видимо, глуховат, взгляд его мутных, голубых глаз напряженно ощупывал каждое мое слово, и, наверное, не все он понял из того, что я говорил. Впрочем, это и неинтересно ему стало, потому что он вскоре снова уткнулся в свою газету и уже не прислушивался. Босые его ноги, большие и словно бы топором тесанные, высунувшись по щиколотку из помятых в сапогах брючин, в каком-то отрешенном блаженстве тихонечко терлись пятками друг о дружку, и звук от этого получался такой, как если бы кто-то ножичек поблизости точил о наждак, аккуратно и осторожненько. Резиновые сапоги стояли рядом.

— Быка-то в стаде нет? — спросил я на всякий случай у того, что был помоложе.

Он с добрым желанием отвечал мне, что быка в стаде нет оттого, что теперь у них в совхозе искусственное идет осеменение, а бык, дескать, был, да вот отвезли в позапрошлом году на бойню.

— Ох, бычина был! — говорил он, вспоминая охотно. — Иной раз и не подойдешь близко. Гонял! Топтать не топтал, а разбежится, бывало, напугает и отойдет, а сам мыкает, как пароход: сипло так. Страшно! Нам и то страшно. А тут теперь у нас кругом понастроили… Выпасов хороших нет — все в лесу да в лесу. А в лесу — ребятишки. Считай, что тут теперь вроде бы зона отдыха у нас. Туристов много, дачников… Дом отдыха есть и, конечно, пионерлагеря. А выпасов-то нет. Вот и крутись. Стадо у нас молодое. Да и это скоро, говорят, ликвидируют. Говорил тут директор, что, видно, придется на будущий год ликвидировать стадо… Пионерлагерей много… Один дом отдыха есть уже, а другой вот, вроде бы двенадцатиэтажный, строить собираются. Тут — свекла, там — овес или капуста, выпасов-то нет…

— Парк, значит? — спросил я.

— Не-ет, не парк! Совхоз как совхоз, и все, как теперь, только совхоз овощеводческий будет. Огурцы там всякие, помидоры в столицу… Кабачки. Такое дело. Зона отдыха.

— Кому зона отдыха, — сказал я, — а кому труда.

— Это как везде.

— Придумали тоже! — сказал я, решив испытать его на слове. — Зона отдыха! Какая такая зона?

Он подумал и ответил:

— А чего? Нормально.

— Зон всяких много: запретная зона, лесопарковая зона, зона отдыха… Зона! Что за слово такое?! Ты, значит, например, в зоне жить, что ль, будешь? А я не в зоне, да?

— Выходит, что так… — Он усмехнулся понимающе. — Не в этом дело. Это просто для понятия чтобы было… Ну — зона отдыха. Понятно так — что для чего. Ну, дом отдыха там, пионерский лагерь, базы всякие туристские, рыбацкие, охотничьи… Вот. Колючей-то проволокой не будут огораживать, верно? Ну вот… А там хоть как назови. Зона или район. Как жили, так и будем жить. Коров вот только ликвидируем в хозяйстве.

Был он черноглазый и скуластенький, пиджачишко надет прямо на майку, кепчонка на глаза, лицо на вид злое, недоброе, а он словно бы знал о недобром своем выражении, о тугих ноздрях, придававших угрюмость и жестокость лицу, и все время старался говорить с улыбкой, голосом источая душевное добро и нежность. С таким человеком не успеешь познакомиться — и вроде бы готов говорить обо всем на свете. Первое впечатление угрюмости и злости исчезает бесследно, странно даже подумать, что наперво он показался тебе недобрым.

— Не обойдешься, — сказал он со вздохом.

И я понял, к чему он это сказал, потому что в молчании он задумался об этом казенном слове, вспоминая другие слова, и, видимо, не вспомнил такого, которым бы можно было заменить «зону».

— Ничего, — сказал я ему с утешением. — Найдется кто-нибудь, придумает. Язык молодой, богатый… есть даже на нашем лице места, которые вообще никак не называются. Не придумали.

— Это что такие за места? — удивленно спросил он.

— Ну вот верхняя губа, например, так? А выше что? Под носом? Вот эта впадинка над губой, ложбинка эта… Как она называется?

— Ты гляди! Вот уж да! А можно сопливницей назвать! Сопли по ней текут…

И он засмеялся, довольный, будто остров неведомый открыл в океане и название ему дал.

— Нехорошо звучит, — усомнился я в находке.

— Зато верно!

Он толкнул ногой своего немолодого, глуховатого товарища и озорно крикнул ему:

— Ей, Егор! Где у тебя сопливница?

— Чего?

— Во, глухой! Вот это вот место, — он ткнул себе пальцем под нос, — как называется?

— Какое место?

— Вот это… Видишь? Вот. Под носом у нас, над губой…

— Чего?

Мы оба рассмеялись и оставили в покое пожилого человека, которого отвлекли от чтения газеты.

— Глухой, — сказал о нем черноглазый. — Если чего непонятное говоришь, не слышит. Понятное — слышит. А спросишь непонятное — не слышит. Чего-чего, передразнил он его без злости. — Какую газету читаешь? Не «Красную