Сергей Дурылин: Самостояние [Виктория Николаевна Торопова] (docx) читать постранично, страница - 4

подрабатывать.
Придя в гимназию одиннадцатилетним верующим мальчиком, Серёжа бросил её в 1904 году (по другим источникам, после 1902 года)17, растеряв в ней веру в Бога и вообразив себя атеистом. Позже, вспоминая маму, он запишет: «В 17–18 лет я был атеист. Мама никогда со мной не спорила на религиозные темы. Я – своё, она – своё. У меня – ломаная кривая, у неё – спокойная глубокая прямая. Помню: сидишь поздно ночью и читаешь „афеев“18. И вдруг донесётся из столовой или из спальни обрывок, вздох, полслова, случайно неутаённый выплеск её молитвы о тебе же, читающем Штирнера или Ницше…»19 «Молодость нашу – и чужую, ту, которую мы приводили в наши тесные комнатки на Переведеновке, мама чувствовала и была с нею не сурова, даже не строга, и хоть знала, что вся эта молодёжь строит воздушные… нет не замки а казармы, под обломками которых сама же застонет и искалечит свою жизнь, она терпела и этих строителей, иной раз шумливых и безалаберных, а иной раз (и далеко не раз!) и назойливых, и озорных. И хотя эти всевозможные „исты“ – она не могла не думать этого – украдывали у неё детей её или то, что она вложила в этих детей, она умела жалеть их. „Исты“ всех толков и мастей, толстовцы (и сам будущий секретарь Л. Н. Толстого – милейший Н. Н. Гусев), „добролюбовцы“ и другие, искавшие мистического союза с народной душой, милые молчаливцы; „декаденты“ разных призывов; „штирнерианцы“ и творцы „кинетического понимания истории“; опростившиеся интеллигенты и обинтеллигентившиеся мужики; поэты и художники (в их числе Боря Пастернак); провинциальные актёры и непризнанные творцы социальных утопий; мистические бродяги по русским неоглядным просторам – кого‑кого у нас не перебывало, не переночевало, не перегостило, не переедало за эти мятежные годы моей и братней юности!»20
В это время Дурылин был, как он сам выразился, «обуян честнейшим и бестолковейшим народничеством». Он посчитал «стыдным» пользоваться привилегиями, которые даёт образование и которых лишён простой трудовой народ.
Это был первый (из шести) поворот в судьбе, но сделанный по своей воле. Это был его выбор.
Своё отношение к системе обучения в гимназии Сергей Дурылин выразил в статье «В школьной тюрьме. Исповедь ученика», изданной отдельной брошюрой в издательстве «Посредник» в 1906‑м. Дурылин писал о сухом формализме казённой школы, в которой убивают свободную мысль и творческую волю учащихся. Эта работа получила много отзывов и в 1907‑м была переиздана с посвящением «Борцам за свободу детей – дорогим и любимым М. М. Клечковскому и К. Н. Вентцелю»21.
Главному редактору журнала «Свободное воспитание» Ивану Ивановичу Горбунову‑Посадову Сергей Николаевич пишет (письмо без даты, но видно, что это после 1912 года): «В голове планы новых статей. Между проч[им], о школьных годах великих людей – как губила их школа и, не понимая, теснила и мучила. Название ей – „Великие люди дурного поведения и плохих успехов“ (Пушкин, Гоголь, Белинский, Л. Толстой, Полонский, Ч. Дарвин и множество других)»22.

ОЖИДАНИЕ ЦАРСТВА РАЗУМА И СПРАВЕДЛИВОСТИ

Несмотря на большое огорчение матери, Сергей Николаевич настроен очень решительно: «С будущего года я намерен жить с Мишей (Языковым. – В. Т.) в Рязани и жить исключительно своим трудом, намерен уйти из своей среды и обстановки, потому что считаю её пошлой, затягивающей и вредной»23. Дурылин хочет начать новую жизнь с новыми людьми. О своих планах он сообщил Тане Буткевич24.
Таня – дочь врача, заведующего Измайловской земской больницей Андрея Степановича Буткевича, заступившего на эту должность после смерти предшественника – К. М. Языкова – отца Миши. До недавнего времени Андрей Степанович, как и брат его, разделял взгляды толстовцев. Лев Николаевич Толстой бывал у них на хуторе в Русанове. А в 1903–1904 годах Буткевич получал из‑за границы нелегальную литературу. Её читали вслух в кругу семьи и приходившим друзьям. Серёжу Дурылина в дом Буткевичей на Благуше привёл его друг и одноклассник Миша Языков. Под духовным руководством Андрея Степановича друзья приобщались к революционным идеям, мечтали о великих социальных переменах. Гимназисты создали по примеру взрослых свою революционную организацию, устраивали диспуты, «бурлили, шумели», составляли тексты прокламаций и расклеивали их по переулкам и закоулкам. Таня принимала в этом участие. Она пишет в своих воспоминаниях: «В то время не было человека, мало‑мальски порядочного, честного и здравомыслящего, который не горел бы негодованием против всех неурядиц, творившихся на войне (с Японией. – В. Т.), и не желал бы коренного преобразования нашего политического строя»25.
После смерти Мишиного отца Языковы уехали в Рязань. Сергей Дурылин жил там у них летами 1903–1905 годов, «входил» в народную жизнь и «жалел, жалел, как жалели народники». В 1904–1907 годах за разные «формы жаления» подвергался множеству обысков и трижды сидел в тюрьме месяцами. Мягкий, тихий, весь ушедший в себя худенький мальчик Серёжа подчинялся волевому,