правда, лет до шести, произнося “не гнутся высокие мачты, на них флюгеране шумят”, думала, что "флюгеране" —это такой неспокойный народец, снующий среди парусов и преданный императору; таинственной прелести балладе это не убавляло". (Ариадна Эфрон. Страницы воспоминаний. Из самого раннего.)
"Ма-ми, Мариночка" читая ей, терпеливо разъясняла непонятные картинки, но иногда любознательная Аля ухитрялась объяснять всё и сама. Например, в четыре года дала такое "поэтическое" пояснение к иллюстрациям еще "старшего-страшного" для нее гоголевского "Вия", изображавшим панночку, семинариста, бесов и летающий гроб: "Это барышня просит у кухарки жареных обезьян!"
Марина немедленно забрала у расшалившейся дочери книгу, строго наказав не трогать ее без позволения, но столь непомерная живость воображения девочки так ее потрясла, что она записала толкование Али в свой дневник и рассказала в следующий же вечер гостям.
Записывала она за Алей всегда и многое: ее первые детские слова, дату первых шагов и первые осмысленные фразы. Даже не осмысленные, а глубокомысленные. Например, такую: "У меня тоже есть книга —Толстого Льва. Как Лев от любви задохся". (*Вероятно, после прочтения рассказа Л. Толстого "Лев и собачка" —автор.)
А потом за Алей уже не нужно было и записывать, к неполным шести годам она научилась писать по старой орфографии, и уже вполне самостоятельно вела свои первые детские тетради-дневники. В этих тетрадках, о которых она позже отзывалась с присущей ей насмешливо-строгой мудростью "Они как скрижали и старинные хроники, всегда —повествовали!" —очень много яркого, неповторимого, мимолетного, переданного с непосредственностью, смелостью и непогрешимостью ребенка, окутанного очарованием открываемого им, ребенком, большого Мира.
В них, давних записях, прозрачно видна пленительная, нежная, сказочно-мудрая душа. "Вечная душа Психеи", попавшая в тело девочки. Душа, жившая рядом с большим Поэтом. Берущая от него. И —дающая ему. Родная ему Душа. Душа с великолепным даром Художника, едва не загубленном в холодном, безликом восемнадцатилетии сибирских лагерей и поселений!
Многие из взыскательных читателей не верили позднее, что это были записи всего лишь шестилетней крохи, часто прозрачной от вечного недоедания в голодной, замученной смутами, затопленной разрухой, кровью и холодом Москве, настолько летяще-легка, точна, осмысленна, завершенно-прекрасна, великолепным русским языком написана была эта проза! Вот одна из самых ярких "детских новелл" Али (привожу ее, не сокращая):
"Был теплый и легкий день, и мы с Мариной гуляли. Она рассказывала мне сказку Андерсена про девочку, наступившую на хлеб —как она, чтобы перейти ручей, наступила на хлеб. Про то, какой это был большой грех. Я сказала: “Марина! Сейчас, наверное, никто бы не захотел так согрешить!” Марина ответила, что это потому, что сейчас стало так мало хлеба, а раньше его не доедали и выбрасывали. Что наступить на хлеб —такой же грех, как убить человека. Потому, что хлеб дает жизнь.
Мы шли по серой тропинке на горку. Наверху была большая церковь, очень красивая под голубым небом и длинными облаками. Когда мы подошли, то увидели, что церковь была заперта. Мы на нее перекрестились и сели на ступеньки. Марина сказала, что мы сидим, как нищие на паперти.
Вокруг было далеко, но не подробно видно, потому, что там был легкий туман.
Я стала разговаривать с Мариной, но она сказала, чтобы я не мешала ей и пошла поиграть. Я не захотела играть, а захотела рвать цветы. Вдруг я увидела, что под ногами у меня растет клевер. Там перед ступеньками были ровно уложенные старинные камни. Каждый из них был в темной рамке из клевера. Если посмотреть на эти камни внимательно, то на них были полосы и узоры и получались настоящие картины в зеленых рамах. Я села на корточки и стала искать четырехлистник Марине на счастье. Я искала так долго, что у меня зашумело в ушах. Когда мне захотелось уйти, вдруг я его нашла и так обрадовалась, что испугалась. Я бросилась к Марине и подарила ей свою добычу. Она обрадовано рассмотрела мой четырехлистник и спросила, где я его нашла. Я сказала. Она поблагодарила меня и положила его засушить в записную книжку". (Ариадна Эфрон. Из детского дневника. "Четырехлистник" август 1918 года.)
.
Но в счастливую, наполненную магией слов и впечатлений, почти волшебную жизнь девочки постепенно разрушающе проникал мятежный дух времени. В доме покойного дедушки Ивана
Последние комментарии
1 день 50 минут назад
1 день 3 часов назад
1 день 17 часов назад
1 день 17 часов назад
1 день 23 часов назад
2 дней 2 часов назад