Из принципа [Майк Гелприн Джи Майк] (fb2) читать постранично, страница - 3

проглотить лекарь, стало ещё хуже.

Всё, что окружало меня, всё, что интересовало, стало вдруг неважным, незначительным. Даже Великая Империя, даже угроза надвигающейся на нас войны.

Митч

Вернувшись на базу, я вскорости о девчонке и думать забыл. Нет, эпизод с ней был, конечно, приятным, но таких эпизодов у десантника, командира вертолётной роты, неглупого и недурной внешности, пруд пруди.

А через пару недель стало и вовсе не до девочек, потому что ночью мы подверглись нападению. Атаковали по центру, конной лавой в четыре-пять тысяч клинков. Больших хлопот атака нам не доставила — лава захлебнулась в заградительных спиралях и отступила, отдельные всадники прорвались к ограждающему базу периметру, выпустили по десятку стрел и откатились вслед за остальными.

На следующее утро император прислал официальные извинения, объяснив недоразумение вылазкой пограничного разбойничьего сброда. А вечером полковник Токугава вызвал меня к себе.

Он сидел за рабочим столом, усталый, осунувшийся. Его у нас не просто уважали — любили. Многие и завербовались-то сюда лишь потому, что командовал десантом именно Тогугава, а не кто иной. Я был одним из этих многих. И ни разу не пожалел. Полковник помнил по имени каждого солдата и в каждом принимал участие. Не показное — искреннее. И стоял за своих, когда приводилось, непоколебимо, до последнего, вопреки всему.

— Империя стягивает силы к границе, — сказал полковник. — Могут ударить в любой момент.

— Не рискнут, — сказал я без особой уверенности.

— Боюсь, что рискнут. Блефовать до бесконечности мы не можем. Рано или поздно они поймут, что мы с нашим хвалёным оружием здесь лишь как огородное пугало с метлой.

Я кивнул. Три года назад демонстрация боевой мощи Земли: показательные ракетные залпы и боевые лазеры в действии, произвели на императора сильнейшее впечатление. Долгое время после этого он перед нами заискивал. Каждый день присылал караваны с подарками и послов, сулящих золотые горы, если мы уберёмся с перешейка или не станем препятствовать прохождению через него войск. Караваны неизменно отсылались обратно, послы получали отказ. На вкрадчивые вопросы «почему» полковник лаконично отвечал «из принципа», после чего не добившиеся успеха дипломаты отзывались и сменялись новыми. Потом сменяться перестали. Даров тоже больше не слали, вместо купцов появились воины, и начались провокации. Нападение отряда неизвестных на часового. Пущенная из перелеска стрела. Имитация прорыва на восточном фланге.

Мы не отвечали. Карать мы были не вправе. Воевать — не вправе тоже. Принцип невмешательства не позволял даже толком огрызнуться.

— Я вот почему тебя позвал, Митч, — сказал, глядя в сторону, полковник. — Может статься, нам придётся в одночасье уносить отсюда ноги. И тогда пограничные крепости падут все до одной в течение недели. Мужчин вырежут, женщин… сам понимаешь, что с ними будет. И я подумал, что ты захочешь спасти ту девочку.

— Как спасти? — опешил я.

— Я оформлю увольнительную на день. Возьмёшь пару ребят и вертолёт, за сутки вы обернётесь. Заберёшь её с собой.

— Как с собой? — переспросил я ошалело. — Куда? Что я буду с ней делать, сэр?

Полковник поднялся.

— Вы свободны, капитан Митчелл, — сказал он. — Идите.

Нас атаковали через трое суток, ночью. С обоих флангов и по центру. Пехотой и кавалерией с суши, флотилией парусников и гребных ботов с моря. Полковник Токугава приказал активировать заградительные барьеры, первый эшелон атакующих в них увяз, и это дало нам несколько часов форы.

Вертолётную роту эвакуировали последней. Одна за другой машины покидали ангар и после короткого перелёта исчезали в трюмах грузовозов. Наконец под крышей остался один, последний вертолёт, мой. Токугава появился в ангаре как раз, когда я собирался залезть в кабину.

— Капитан Митчелл! — крикнул он.

— Да, сэр! — я подбежал, вытянулся, козырнул.

— Дерьмо вы, капитан Митчелл, — сказал полковник, — вонючее гнилое дерьмо.

Он повернулся и пошагал прочь.

Аста

Он прилетел ко мне на огромной, страшенной железной птице. Она описала над дворцом круг и приземлилась на площади напротив парадного входа.

Под испуганные крики и вопли я, задыхаясь, бежала через площадь к нему, едва одетая, простоволосая. Я бросилась ему на шею, но он, небрежно чмокнув в лоб, отстранил меня и спросил:

— Где твой отец?

— У с-себя, — запинаясь, ответила я. — Т-ты… Ты, значит, п-прилетел не ко мне, а к нему?

— К тебе, к тебе. Пошли.

Через пять минут Митч просил у отца моей руки. Просил в таких словах и выражениях, которые любого знатока этикета привели бы в ужас. Первый раз в жизни я видела отца настолько растерянным и ошеломлённым. Он едва выговаривал слова и лишь бормотал неразборчиво о чести, которую непонятно кто невесть кому оказал.

Не дослушав, Митч ухватил меня за руку и повлёк прочь.

Митч

С крепостной стены накапливающиеся перед