отделе работаю уже свыше двух десятков лет — с основания завода, и здешний народ знаю очень хорошо! — доказывал полный мужчина.
Лаптев решительно подошел к столу.
— Меня направили к вам работать, — угрюмо проговорил он. И только тут, заметив на груди металлурга медаль лауреата Сталинской премии, уже мягче пояснил: — Я из первого литейного. Лаптев.
Металлург вопросительно перевел глаза на собеседника. Тот пояснил:
— Это тот товарищ, Василий Павлович, о котором я вам говорил. Еще ваш предшественник договорился о переводе товарища Лаптева. У нас ведь нехватает инженеров — все рвутся в цехи. Там и работа живее, интереснее и оклады больше. Да и отдел кадров старается все цехи укреплять специалистами, а о нас не очень заботятся.
И, повернувшись к Лаптеву, сказал:
— Василий Павлович Шитов у нас работает совсем недавно. Да что же стоите? Сядьте! Я знаком с историей вашего перевода. Моя фамилия Берсенев. Да садитесь вы.
Лаптев сел.
— Во-первых. — обратился к нему Берсенев, — ведь вы термист?
— Да, но…
— Но работаете литейщиком. Знаю, а когда-то в начале войны работали термистом и на заводе посложнее нашего.
— Ну, положим…
— Вот и положили мы, — подхватил Берсенев, — что инженер должен работать по той специальности, которой его государство научило. Это раз. Во-вторых, со здоровьем неважно, и работать вам у нас будет легче, спокойнее.
— Спокойнее! — не удержался от иронии Лаптев. — Ничего не делать еще спокойнее. Моим мнением почему-то никто не поинтересовался.
— А вас мы обязательно спросим, — пропустил мимо ушей иронию Берсенев. — Вас же тут не было. Вот сейчас все и узнаем. Конечно, если категорически откажетесь — мы вас отпустим обратно, что же делать…
Главный металлург, молча слушавший их разговор, тихо проговорил:
— Спокойная жизнь на новом месте, товарищ Лаптев, вам не угрожает. Мы направляем вас в термическое бюро, у которого дела идут негладко, и беспокойства вам там будет достаточно.
3
От металлурга Лаптев направился в техническую библиотеку завода. Как не говори, раз придется работать термистом, надо хоть кое-что вспомнить из пройденных когда-то наук.
В обширном читальном зале библиотеки было прохладно и пусто. За барьерчиком, отделявшим читальный зал от книгохранилища, тоже никого не было.
Лаптев подошел поближе и только тогда увидел в уголке за столиком склоненную над книгой незнакомую девушку.
— Гм, гм! — осторожно кашлянул Лаптев, чтобы привлечь к себе внимание. Никто не отозвался.
— Гм, гм! — повторил он громче, начиная раздражаться.
— Извините, пожалуйста, — с явным сожалением подняла девушка от книги русую с гладко зачесанными назад волосами голову и со вздохом направилась к Лаптеву.
Лаптеву стало неловко.
— Простите, — пробормотал он.
— Ничего, я больше виновата, — просто улыбнулась девушка, кивнув на книгу. — Трудный раздел. Только сосредоточилась, а тут вы, — и снова насмешливо улыбнулась.
Это задело Лаптева: раздражение от разговора с металлургом не прошло еще, но он взглянул на подходившую девушку и смутился.
Девушка была маленькая, стройная. Стираный синий халатик отчетливо оттенял стройность ее загорелых ног, высокую грудь, чуть начавший полнеть стан, туго перетянутый синим пояском.
В живом ясном лице ее, в карих глазах была наивная простота и открытое, непосредственное сочувствие к смутившемуся посетителю.
— Вы хотите книгу? — спросила она.
— Книгу!.. — проворчал Лаптев, снова вспоминая предстоящую перемену профессии. — Тут не книгу, тут, видно, снова полный курс металловедения проходить надо!
И неожиданно для себя, обезоруженный ее подкупающей простотой и нескрываемым сочувствием, он вдруг рассказал этой незнакомой девушке с ясными, смешливыми глазами об обиде, учиненной ему на заводе.
Работал на одном месте, освоился, привык, ввел много нового в литье крупных деталей, а теперь вот все бросай, начинай сызнова. И, правду сказать, начинать ему там работать, в этом бюро, совсем неохота. Девушка слушала его внимательно.
Лаптев, рассказывая о своей обиде, снова был захвачен простой и трогательной выразительностью ее открытого лица, казалось, отражавшего все его огорчения во время рассказа. Там, где он говорил зло, ее черные, дужками брови тоже сердито сдвигались; где с насмешкой — она, не замечая того, сама кривила в усмешке полные губы; там, где в голосе Лаптева звучала обида, брови и губы ее скорбно вздрагивали. Под конец рассказа Лаптев глянул на нее и убедился, что эта маленькая девушка по-настоящему жалеет его — сильного, прошедшего огонь и воду солдата, и ему стало стыдно за себя, за то, что вот расчувствовался перед этой незнакомой девчонкой.
Он быстро взял книгу и вышел из библиотеки.
4
В термическом бюро ждали нового сотрудника. В длинной комнате за письменными столами, приставленными к стенам и заваленными
Последние комментарии
16 часов 21 минут назад
22 часов 44 минут назад
22 часов 52 минут назад
23 часов 20 минут назад
23 часов 24 минут назад
23 часов 24 минут назад