спрашивай меня, мой дорогой Станислав.
— Ты, кажется, говорила мне, — пробормотал граф с некоторым замешательством, — что Роллан де Клэ ухаживает за тобой?
— Сначала в Бадене, а потом в Гейдельберге. Он вытащил меня из воды, когда я и не воображала тонуть, потому что умею плавать, и счел необходимым назвать себя моим избавителем.
— Именно так.
— Я знаю только то, что де Клэ отъявленный фат, он способен хвастаться своими любовными удачами, даже и такими, каких у него никогда не бывало. Поэтому-то я и не принимала его… Однако ж, так как я все-таки считаю себя обязанной ему, мне хочется просить тебя об одном позволении.
— Говори, — сказал граф, решившись выслушать жену до конца.
— Завтра вечером у нас будут некоторые из твоих друзей, между прочими д'Асмолль, ты ведь, кажется, приглашал его, без церемонии, на чай!
— Да, что же?
— Ну, так позволь мне пригласить этого де Клэ. Мы поблагодарим его; через неделю он привезет нам свою визитку, ты пошлешь ему взамен свою, — тем дело и кончится.
— И больше ничего?
— Положительно ничего.
— Ты не видала его по возвращении?
— Не видала!..
— Странно!.. — проговорил граф, полуубежденный спокойствием жены.
Но Баккара нахмурилась.
— Послушай, милый Станислав! — сказала она, взяв его за руку. — Объяснимся, пожалуйста. Ты такой добрый, такой благородный человек, ты слишком хорошо знаешь мою любовь к тебе, чтобы обижать меня без всякой причины.
— Вы справедливы, — пробормотал граф.
— Теперь моя очередь допрашивать, — сказала Баккара с внезапной требовательностью в голосе, — отвечайте же мне!
Граф молчал.
— Где ты был, что слышал, что тебе говорили?
— Я был с Шато-Мальи в клубе и встретил там этого де Клэ, который обходился со мной чрезвычайно дерзко.
— Это не должно удивлять тебя, так как он осмелился писать ко мне любовные письма. И больше ничего?
— Нет. С де Клэ было несколько мальчуганов — его приятелей, которые хвастались его любовными интригами и бросали на меня насмешливые взгляды.
— Это становится серьезнее. Де Клэ способен компрометировать меня. В таком случае я беру на себя труд хорошенько проучить его… Ну-с, дальше?..
— Дальше, — продолжал граф дрожавшим от волнения голосом, — пока де Клэ играл в карты, ему принесли письмо, которое, как он объявил во всеуслышание, писала ему таинственная дама под вуалью. Эта дама, которую он имел претензию считать аристократкой, ждала его в его квартире. И, — добавил граф с возрастающим волнением, — он бросил конверт под стол, а письмо подал маркизу де Шамери, который, как кажется, в дружбе с ним, но в эту минуту виконт д'Асмолль вырвал записку из его рук и сжег ее.
— Но ведь это настоящий скандал! Ну, что дальше?!.
— Эти господа уехали… движимый любопытством, я почти машинально поднял этот конверт… вот он — прочтите его!..
— Дай сюда! — проговорила живо графиня, протягивая свою руку.
Граф в волнении смотрел на свою жену. Но вдруг Баккара побледнела, вскрикнула и вскочила со своего места, как бы укушенная ядовитою змеей.
— О, это невозможно!.. — вскричала она вне себя. — Это просто безумие, затмение рассудка… это положительно мой почерк… и так хорошо подделанный, что можно подумать, что это я сама писала…
И Баккара опустилась на стул… Но порыв ее негодования был так велик, голос звучал так правдиво, а испуг выразился так наивно, что граф не выдержал и упал перед ней на колени.
— О! — вскрикнул он. — Прости меня, Луиза, что я осмелился усомниться в тебе!
Графиня обвила руками его шею и поцеловала его черные кудри.
— Да и кто не усомнился бы, — прошептала она. Вдруг граф Артов поднялся с места.
— Графиня, — сказал он так серьезно, что заставил бы содрогнуться самых храбрых, — Роллан де Клэ есть презренный негодяй, и потому он умрет завтра же…
И этот человек, этот аристократ, в жилах которого текла кровь древних татар, выпрямился с свирепым и угрожающим видом и поклялся убить фата, осмелившегося навести подозрение на женщину, которой он, граф Артов, не побоялся дать свое имя…
Он сделал шаг к двери с намерением отправиться к Роллану де Клэ, дать ему пощечину и заставить его драться сейчас же, без всяких объяснений.
Но графиня опять превратилась в Баккара, то есть в женщину, некогда подчинившую юного графа своей воле и отказавшуюся от своей власти только тогда, когда она поняла, что обязанность ее кончена.
— Не уходи, — сказала она, — и выслушай меня прежде.
Во взгляде и в голосе ее было столько требовательности, что граф остался.
— Выслушай же меня! — сказала она. — И ты увидишь, права ли я…
— Говорите, что я должен делать!
— Друг мой! — заметила тихо графиня, рассматривая конверт. — Этот почерк похож на мой до такой степени, что, наверное, озадачил тебя и ты вывел такое заключение, какое не могло родиться в твоей голове в минуту хладнокровия.
— Пожалуй, что ты и права… но… этот почерк?
— Из двух одно: или де Клэ хвастался, что имел со мной свидание, подделал мой почерк, — словом, вел
Последние комментарии
10 часов 20 минут назад
16 часов 43 минут назад
16 часов 51 минут назад
17 часов 19 минут назад
17 часов 23 минут назад
17 часов 23 минут назад