Избранные письма о куртуазном маньеризме [Андрей Владимирович Добрынин] (fb2) читать постранично, страница - 60

черта вкоренена наиболее глубоко, и призваны встать между агрессивной чернью и величественными созданиями творческого гения. В уже цитированной статье Фрейда есть следующее примечательное место: «Как нельзя обойтись без принуждения к культурной работе, так же нельзя обойтись и без господства меньшинства над массами, потому что массы косны и недальновидны, они не любят отказываться от влечений, не слушают аргументов в пользу неизбежности такого отказа, и индивидуальные представители массы поощряют друг в друге вседозволенность и распущенность». Замечу, что приведенное высказывание невольно воскрешает в моей памяти известный афоризм Конфуция: «Народ можно принудить к послушанию, но его нельзя принудить к знанию». Китайский мудрец надеялся на облагораживающее воздействие воспитания и примера; Фрейд, как увидим ниже, также уповал на силу примера, однако столетия, протекшие со времен Конфуция, сделали его скорее пессимистом. «Лишь благодаря влиянию образцовых индивидов, — продолжает Фрейд, — признаваемых ими (массами — А. Д.) в качестве своих вождей, они дают склонить себя к напряженному труду и самоотречению, от чего зависит существование культуры. Все это хорошо, если вождями становятся личности с незаурядным пониманием жизненной необходимости, сумевшие добиться господства над собственными влечениями. Но для них существует опасность, что, не желая утрачивать своего влияния, они начнут уступать массе больше, чем та им, и потому представляется необходимым, чтобы они были независимы от массы как распорядители средств власти. Короче говоря, люди обладают двумя распространенными свойствами, ответственными за то, что институты культуры могут поддерживаться лишь известной мерой насилия, а именно: люди, во–первых, не имеют спонтанной любви к труду и, во–вторых, доводы разума бессильны против их страстей». Вновь оговоримся, что данные выводы, справедливые для большинства, не относятся к элите, — к тем, кого Фрейд именует «образцовыми индивидами». В этом внутреннем несходстве — причина многих проблем человечества, но в нем же источник развития и его самого, и его культуры. Принадлежность к элите или к черни вовсе не определяется ни родом занятий, ни степенью материального благополучия. Гегель подчеркивал: «Чернью делает лишь присоединяющееся к бедности умонастроение, внутреннее возмущение против богатых, общества, правительства и т. д.». Однако трудно согласиться со склонностью Гегеля усматривать чернь хотя и не во всяком бедняке, но все же исключительно в бедных слоях общества: мы–то в наше время хорошо видим, каким эгоизмом, какой бездуховностью и общей человеческой никчемностью щеголяют наши богачи, особенно преуспевшие на ниве производства суррогатов искусства. Непонятно то лакейское внимание, с которым относятся к таким баловням успеха наши средства массовой информации: их приверженность к одним и тем же лишенным всякого внутреннего содержания фигурам граничит с идиотизмом. Впрочем, я заговорил об этих ничтожествах лишь оттого, что в наше время перед властью стоят особенно сложные задачи, поскольку обуздывать ей следует не только и не столько бедных, сколько богатых. Долг художника в такой ситуации — быть с властью, быть на стороне сил закона и порядка, дабы внести свою лепту в окончательное отделение собственности и успеха от деструктивных сил, от разнузданной черни.

4

Письмо мое близится к концу, хотя Вы, вероятно, ожидали от меня ответов на те многочисленные вопросы, которые вызваны переживаемыми ныне Вами сложностями в любви. Я, однако, полагаю, что любовная тема, и без того основательно разработанная в мировой литературе, окончательно закрыта моим романом «Записки обольстителя», к которому я и рекомендую Вам обратиться. Возможно, для разнообразия будет полезно поискать ответов не в литературе, а в философии, — в частности, в творчестве Фейербаха. Этот пылкий немец считал, что «нет другого доказательства бытия, кроме любви…» Он указывал: «Любовь есть страсть, и только страсть есть признак бытия…» Ощущения, страсти — вот, по мысли Фейербаха, единственные доказательства человеческого существования, а любовь к женщине — вернейшее из этих доказательств, потому что она является сильнейшей из наших страстей. А ведь как нам порой необходимо убедиться в собственной реальности! Не будем забывать и о том, что любовь служит доказательством не только нашего материального бытия, но и бытия духа, ибо в ней языком нежности, самоотречения, бескорыстия с нами говорит Бог. Поэтому не стоит требовать от любви некоего благополучного разрешения — она, как и поэзия, сама себе награда. Считаю Вас способным воспринять этот мой единственный совет без разочарования и прощаюсь, оставаясь неизменно уважающим Вас —

Андреем Добрыниным.

17 сентября 1994 года,

село Криница близ Геленджика