Цао Чжи. Стихотворения [Цао Чжи] (fb2) читать постранично, страница - 3

душу" {Ли Да-чжао. Избранные статьи и речи. М., "Наука" 1965, с. 55.}. Ли Да-чжао называл Конфуция "мудрым гением своей эпохи" и одновременно "высохшим трупом тысячелетней давности", так как "конфуцианская мораль не соответствовала сегодняшнему общественному бытию" {Там же, с. 49, 54-56.}.

Во времена же Цао Чжи конфуцианство царило над умами и сердцами людей. Но и тогда наиболее беспокойным и прозорливым, тем, кто принадлежал к сильным мира сего, не говоря уже о простых крестьянах, в существующем порядке вещей не все казалось разумным. К таким людям принадлежал Цао Чжи, хотя он и был ревностным последователем конфуцианства. Конфуцию и его учению посвящены многие строки стихотворений поэта. В них встречаются и изложение принципов конфуцианства, и выражение глубокого почтения перед мудростью учителя, мысли которого близки Цао Чжи.

Идея Конфуция о "выправлении имен" (пусть отец будет отцом, сын - сыном, государь - государем, подданный - подданным: каждому на веки веков уготовано его место в системе общественных связей) была понятна Цао Чжи, и он считал ее незыблемой.

Особенно близкими Цао Чжи были идеи Конфуция о "совершенном человеке", обладающем высочайшими достоинствами, - гуманностью, которая вмещала в себя понятия сдержанности, скромности, справедливости и доброты, и чувством долга по отношению к государю, отцу, близкому человеку. В письме к другу Цао Чжи писал: "Я стремлюсь все помыслы мои отдавать высокой империи, оказывать милость простому народу, совершать памятные дела, иметь заслуги, достойные быть увековеченными на металле и камне".

Поэзия Цао Чжи воспевает идеальный образ "совершенного человека", отличающегося благородством мыслей и дел, широтой устремлений, прямодушием и нравственной чистотой; мужей высоких порывов противопоставляет он ничтожным "червям земным", мелким людишкам, корыстолюбивым и алчным придворным, всеми средствами добивающимся власти и богатства. Но это не посягательство на самое систему, а всего лишь констатация несоответствия идеала (в духе конфуцианства) той реальности, современником которой он был.

Под кистью поэта рождались строки-афоризмы, имеющие непреходящее значение, и рождались они потому, что Цао Чжи, как и другие поэты-классики, не затрагивая основ конфуцианства, видел дальше конфуцианцев-начетчиков: "Совершенный человек постигает великий принцип, но не желает становиться вульгарным ученым", - утверждал Цао Чжи.

Идеал совершенного человека мы находим в следующих строках из стихов "На мотив "Желаю отправиться к Южным горам"":

Награждать за добро,

Сострадать не внимающим долгу -

Так мудрейший из мудрых

Поступал в стародавние дни;

Все, кто сердцем добры,

Будут здравствовать долго-предолго,

Потому что о людях

Неустанно пекутся они!

Стихотворение "О бренности" - манифест конфуцианца и одновременно свидетельство нескованности Цао Чжи конфуцианскими догмами, его широты, проявлявшейся в обращении поэта к важным сторонам человеческого бытия (особенно к любви во всех ее многообразных проявлениях), чуждым рационалистической этике конфуцианства.

Земноводные и рыбы

Чтут священного дракона,

Звери чтут единорога -

Он владыка всех зверей.

Если рыбы понимают

Добродетель и законы,

То куда проникнут мысли

Образованных мужей?

Стихотворения Цао Чжи и повествуют о том, "куда проникают" его мысли, и нам, читателям, остается лишь последовать за быстрой кистью поэта.

"Образованные мужи" занимают почетное место в художественном мире Цао Чжи. Они были не только неотделимы от идеала "совершенного человека", но сами являли собой пример идеальных нравственных качеств. Образ ученого, прошедший через китайскую прозу и поэзию, претерпевший самые разительные метаморфозы вплоть до превращения в прямого антагониста "совершенному человеку", подобно некоторым героям "Неофициальной истории конфуцианцев", ученых-чиновников, взяточников и казнокрадов, - этот образ вышел из культа древних конфуцианских книг, культа образования и грамотности, культа ученого-чиновника. В век Цао Чжи ученый рисовался средоточием и вместилищем разнообразных знаний и высоких добродетелей.

В эпоху Хань конфуцианские книги стали играть в Китае роль учителей жизни; они были мерилом поступков, сводом морально-этических норм и правил, высшим и единственным авторитетом по части церемонии обрядов. Как писал академик В. М. Алексеев, "для конфуцианства был характерен принцип "вэнь хуа", или "переработка человека на основе мудрого древнего слова и просвещения"" {Алексеев В. М. В старом Китае. М., Изд-во восточной литературы, 1958, с. 129.}.

Естественно, что те, кто овладевал всей этой чрезвычайно сложной премудростью, написанной на языке, доступном лишь образованным людям, окружались вниманием и почетом. Получение чиновничьей должности, от самой незначительной до самой высокой, было связано со сдачей государственных экзаменов, на которых знание канонов было решающим для получения ученой