Златоград [Владимир Евгеньевич Колышкин] (fb2) читать постранично, страница - 3

и старинных особняков в стиле позднего барокко. Вдали виднелся какой-то древний собор циклопических размеров. А так, в общем и целом, это был нормальный крупный российский город: до боли знакомый и притягательный, как ложная память, и в то же время в чем-то совершенно чуждый. Если архитектура, как кто-то сказал, это застывшая в камне музыка, то в облике этого города явно превалировали композиции Вагнера.

— Какого же черта я здесь делаю? — вновь спросил Степан неизвестно кого и оглядел на этот раз уже самого себя. И удивился вновь. На нем был надет его новый выходной костюм — темно-синий, с зеленоватым отливом (как крыло майского жука), которым он редко пользовался, предпочитая носить джинсы и куртку. И что самое удивительное — воротничок белой чистой рубашки стягивал тугой узел галстука, каковой предмет мужского туалета он уже много-много лет не нашивал. На ногах опять же были не его любимые кроссовки, а совершенно новые, словно только что из магазина, блестящие лаковые туфли, из тех, что называются штиблетами, любимые лицами южной национальности. Но только не им, Степаном. Добровольно он бы никогда их не надел.

«Франт! — с саркастической усмешкой подумал Степан. — И куда же это мы намылились при полном при параде? Вроде бы отпуск у меня намечался через три месяца… Или что-то изменилось? Не помнишь? Неужели у меня начались провалы в памяти? Плохо дело?» — «Пить надо меньше!» — мысленно услышал он срывающийся до визга голос жены.

Ну ясно, начал строить предположения Степан, опять он поцапался с Клавкой. Ему надоели ее писки-визги, вопли-сопли, вечные стычки, сопровождавшиеся необоснованными притязаниями, и он, во исполнение своей давней угрозы, собрал манатки и уехал, куда глаза глядят.

И правильно сделал. Молодец. Извечная дилемма художника — либо свобода творчества, либо узы брака — должна решаться только в пользу первого. Ибо нельзя и рыбку съесть и пиво выпить. В принципе, конечно, можно выпить пиво и закусить рыбкой, многие так и делают, но это потому что они не были женаты на его Клавке. Сократова Ксантипа — просто душка по сравнению с ней, с этой Мегерой Горгоновной.

— Хорошо, — сказал себе Степан, — как рабочая гипотеза такое предположение сойдет. Где же в таком случае мои вещи? И хоть убей, но я не помню, как ехал в поезде или на каком-нибудь другом междугороднем транспорте. Молодец-то ты молодец, но дурак. Тоже мне — Александр Македонский, кто ж так рубит узлы?

Степан даже крякнул от огорчения, полного бессилия и неспособности восстановить в уме последовательность событий, ту логически непротиворечивую цепочку действий, в результате которых он оказался один в совершенно неведомом городе. Он жаждал полной ясности не то чтобы из особой приверженности к логике, а так, для порядка. (Какой же русский не любит порядка.)

Степан еще раз обшарил многочисленные внешние и внутренние карманы брюк и пиджака и вновь ничего не обнаружил — ни документов, ни денег. А ведь и то и другое у него непременно наличествовали бы, отправься он в другой город. А деньжата бы сейчас не помешали. Голова гудит с похмелюги, и во рту все пересохло. А не грабанули ли его в дороге? — пришла трезвая мысль.

Он привычно поскреб затылок и присел от боли. Голова была разбита, явственно прощупывался полузатянувшийся рубец, но крови уже не было. Кто же его так саданул? Может, из-за этого у него и произошло выпадение памяти? Но сначала, конечно, опоили чем-нибудь. Недаром от него так и воняет какой-то химией.

Итак, что мы имеем? Мы имеем ретроградную амнезию, при полном отсутствии средств к существованию. Есть от чего прийти в отчаяние: за тридевять земель от дома, без денег и документов. Ситуация пиковая. Но не тупиковая. Мир не без добрых людей. Как-нибудь он выкрутится и…

Тут на него с разбега налетела какая-то гражданка с упругими формами, каковые формы, собственно, и смягчили толчок.

— Какого черта ты тут торчишь посреди дороги! — вскричала гражданка, поднимая с тротуара свою оброненную сумочку и поправляя свой великолепный бюст. Нахально выпирающие соски под легкой тканью короткого белого платья так и притянули внимание Степана. — Ишь, с утра уже налил зенки! То-то они у тебя красные, как у кролика.

Женщина была красива, молода, однако в той стадии молодости, как говорил Конфуций, когда уже «не колеблются», но сохранившая еще одухотворенное изящество юности. Волосы её, рыжевато-каштановые, даже на вид были мягкими, что говорило о легком (но не легкомысленном) характере.

— Пардон, мадам, — галантно ответил Степан и, пропуская женщину, машинально приложил ладонь к её пухленькой ягодице. — Ох!.. еще раз пардон.

— Смотрите-ка, какой вежливый мен, — неожиданно сменив гнев на милость, улыбнулась дамочка обворожительной белозубой улыбкой. — Откуда ты такой нарисовался?

Значит, она вновь вернулась к первоначальному настроению «фри», об этом бы догадался и лопух. Степан с еще большей остротой ощутил горечь своей финансовой