— Репрессированные? Да-да, мы сейчас перестраиваем экспозицию. — Заведующая районным музеем, полная женщина в очках, подвела меня к стенду. — Вот, пожалуйста: Шугай Семен Петрович. Комиссар партизанского отряда. Чекист, ликвидировал банды в уезде. Организовал коммуну в Красном Яру, сейчас этого хутора уже нет, потом — колхоз «Искра» в Петровке, нынешнее Революционное. Затем возглавлял райком — до самого ареста. Говорят, обвинили в троцкизме …
С фотографии на меня смотрел человек с узким скуластым лицом, в фуражке со звездочкой. Взгляд упрямый, пожалуй, даже злой. Правая бровь рассечена глубоким шрамом. В конце пояснительного текста свежей тушью блестели две фразы: «Пал жертвой незаконных репрессий. Реабилитирован посмертно».
— Мы дату смерти исправили. Раньше стояло «1936». Знаете, на всякий случай … Чтобы не возникало лишних вопросов … У меня к вам огромная просьба: если найдете в архиве приговор по его делу — пришлите нам фотокопию. Девять на двенадцать — тут как раз место есть. Я ведь никогда в архивах не работала, а вы все-таки историк, специалист. Да и музеем я по совместительству заведую. А с меня все только требуют — райком, областной музей …
— Обязательно постараюсь. Правда, областной архив сильно пострадал в войну. Стоило бы расспросить старожилов …
— Да-да, вы обратитесь в Революционном к Михайлову Лукьяну Филипповичу. Клара Сергеевна — она до меня тут работала — очень его ценит. Я бы вас к ней направила, но она в больнице.
— Шугай? Да это самый ирод был! Собрал сход и говорит: «А ну, гады, записывайтесь в колхоз, не то церковь закрою и базар!». А комсомольцы уж на колокольню взобрались и давай колокола сбрасывать. Пятнадцать семей в Сибирь загнал, да еще столько же разбежалось. В него и стреляли, и поджечь хотели. До бунта дошло бы, если б не забрали Семку этого в район. А в тридцать втором что творил! Дворы обходил, хлеб до зернышка выгребал. Люди в кукол зерно зашивали — и там находил. Я вам, говорит, суки, светлую колхозную жизнь построил, а вы только красть умеете? Через пять лет разоблачили его-таки. Великий Сталин все видел, только не мог сразу до всех врагов добраться …
— Ну зачем же так, Лукьян Филиппович? Ведь с Шугаем без вины расправились: в троцкисты записали …
— А что его записывать, коли он троцкист и был! Коммуна его красноярская знаешь, как называлась? Имени вождя мировой революции товарища Троцкого! У нас корова забрела на коммунарский луг — коммунары ее к себе в хлев. Отец пошел Шугаю жаловаться, а тот ему наган в рот сунул, да матюком, матюком! Потом, правда, … в двадцать девятом, что ли … ну, до коллективизации еще, от вождя своего отрекся и портрет выбросил. Для конспирации, ясное дело …
От деда Лукьяна я вышел поздно. Долго ждал последнего автобуса, не дождался и пошел полями напрямик к трассе. Думалось, так даже лучше, попаду сразу в областной центр. Но … сбился с дороги, долго обходил то лес, то заболоченную балку. Вышел к шоссе, когда уже темнело. Три машины подряд пронеслись мимо. Безлюдье навевало жутковатые мысли. Вспоминались слова Лукьяна Филипповича: «Порядка нет … Страх, что творят, и все от безделья да от пьянки. В прошлом месяце у хуторского пруда труп нашли — ножом изрезан, будто из него нарочно кровь выпускали». Вспомнив древнюю мудрость — «Дорогу осилит идущий», я зашагал по направлению к городу, хотя до того было километров сорок.
И тут позади натужно загудел мотор. Я оглянулся. Видавший виды грузовичок одолевал подъем. На мою поднятую руку шофер отреагировал довольно быстро. Машина остановилась, из кабины выглянул краснолицый расхристанный здоровяк. На волосатой груди поблескивал амулетик в виде адамовой головы.
— Что, в город пробираешься? Залезай, пока я добрый!
— Геолог, что ли? — спросил он уже в кабине, окинув взглядом мою штормовку и джинсы.
— Да нет, историк. Стираю белые пятна …
— Тоже мне работа! Что с пятнами, что без пятен — за колбасой в город ездили и ездить будем. Мертвым, говорят, гнить, а живым жить.
— Ну не говорите. Если с мертвыми не разобраться, они, бывает, живых кусать начинают.
— Это верно! Еще и как кусают! — обернувшись ко мне, он расхохотался. Я невольно отшатнулся: клыки шофера были … раза в три больше остальных зубов.
— Смотри не выпади! А еще ученый, — шофер вынул изо рта пластмассовый протез. — На базаре купил. Что значит — деловые люди: спрос на лету ловят.
Неожиданно грузовик свернул с шоссе.
— Кореши у меня тут. Товар завезти обещал.
Грузовичок проехал мимо полуразрушенного хутора, запетлял среди холмов и, наконец, остановился у заросшего густым лесом оврага. Шофер просигналил дважды.
— Вылезай, отъездился! — внезапный грубый толчок выбросил меня из кабины.
Поднявшись, я увидел, что из оврага вышли двое: крепкого сложения бородач в картузе и пестрой рубахе навыпуск и полный, холеный тип в темной тройке, при «бабочке» и с золотой часовой цепочкой.
Последние комментарии
12 часов 52 минут назад
15 часов 25 минут назад
15 часов 54 минут назад
16 часов 53 секунд назад
10 часов 16 минут назад
19 часов 3 минут назад